Польская Сибириада

Ночь. Уткнувшись лицом в плохонькую подстилку на твердых нарах, беззвучно плакала Циня. Надо было ее видеть, когда до нее дошла весть о побеге Янека Калиновского. Изменившись в лице, она незаметно выскользнула из толпы и спряталась в своем уголке. Янек сбежал! Сбежал из-за любви к Оксане. Она это знала, чувствовала своей девичьей интуицией. Да он и сам не скрывал от Цини свою любовь. На станции в Ворволинцах Циня специально села в тот вагон, куда погрузили семью Калиновских. Хотела быть рядом с Янеком, и желание это было сильнее всего на свете. Это была их единственная ночь вместе. Посреди людского несчастья, во мраке битком набитого вагона, они как будто остались наедине друг с другом. В эту одну — единственную ночь. Примостились на корточках в углу. Янек накрыл Циню своей курткой. Долго ей обо всем рассказывал. Плакал на ее плече от любви к той другой, к Оксане. Циня нежно гладила его по щекам, и тоже плакала, от любви к нему. А потом — она и не помнила, как это случилось, — они всю ночь обнимались и целовались. А когда эшелон наконец остановился, и Циня переходила в свой вагон, Янек погладил ее по волосам и нежно поцеловал:

— Целинка, не сердись на меня, пожалуйста. Я тебя очень, очень люблю. Ты мне как сестра, может, даже больше… Но Оксана… Знаешь что, я все равно от них сбегу. Я не выдержу. Я должен бежать!

И сдержал слово, сбежал. Ясек, Ясек мой единственный…

6

Эшелон двигался на восток. Позади осталась Украина, начались бескрайние степные просторы центральной России. Раз в несколько дней ссыльные получали топливо, воду, нищенскую еду. Везде ждала их одинаковая, видимо, давно и тщательно проработанная процедура снабжения. Но не везде само снабжение было одинаковым. Где-то не было топлива, и тогда они страдали от холода, не имея возможности согреть кружку воды, до следующей остановки. С едой тоже бывало по-разному. Случалось, что идущий перед ними состав с такими же несчастными получал свое, а им уже не хватало. Разный хлеб бывал — от глинистого, кислого, с отрубями, до подовых лепешек из кукурузной муки. Не всегда соблюдалась полукилограммовая норма на человека. Каша, каша и каша: пшенная или ячная, ячная или пшенная. Да иногда водянистый суп с капустой, по-русски «щи».

От этой капустной баланды у людей случались вздутия и поносы. Несколько раз давали какую-то бурду с вонючей ворванью. Иногда — покрытую коркой крупной соли подгнившую селедку. Только с водой не скупились, они и набирали ее на каждой остановке во все, что можно, особенно «кипяток» — горячую кипяченую воду. На стоянках им запрещалось выходить из вагонов, не говоря уже о контактах с местными жителями. Минула неделя, вторая, началась третья. Вынужденное путешествие в неизвестность тянулось в бесконечность. Теснота, духота, неподвижность, грязь, голод, холод и постоянная мучительная неизвестность своей дальнейшей судьбы доводили людей в эшелонах до границ физического и психического истощения. Народ начал болеть, умирать. Не было стоянки, чтоб из какого-нибудь вагона не вынесли труп. Состав отправлялся дальше, а коченеющее тело оставалось в одиночестве на насыпи в ожидании милости местных властей.

Эшелон двигался на восток. Воронеж, Саратов, Волга матушка-река. Безграничные снежные дали, редкие убогие поселения, не то деревни, не то городишки. Россия, бескрайняя Россия… По правде говоря, переселенцы мало что о ней знали. Что за страна? Что за народ?

Ссыльные, под конвоем выходившие на станциях за продуктами, встречали местных, чаще всего железнодорожников и путейщиков, реже — пассажиров и случайных посетителей вокзалов. Бросалось в глаза, как много женщин работает здесь на станциях. В теплых платках, в ватных штанах и валенках, они ремонтировали пути, чистили заснеженные замерзшие стрелки, грузили и разгружали товарные вагоны. Немного пользы было от таких случайных встреч. Местные опасались конвойных, не приближались к составу, а когда с ними заговаривали, то ли плохо понимали, то ли избегали разговоров с ссыльными.

Казалось, на них не производят никакого впечатления подобные эшелоны с людьми, которых везут целыми семьями в теплушках для скота. Изредка интересовались:

— Кто такие? Откуда?

— Поляки. Из Польши нас везут.

— Ааа!.. — Кивали головами и, удовлетворив первое любопытство, на этом обычно останавливались. Но бывало, что после этого одновременно понимающего и удивленного протяжного «ааа» можно было услышать: Ааа!.. Буржуи, значится, польские паны с Западной Украины!

Иногда пункты снабжения размещались прямо рядом со станцией. Тогда, при некотором попустительстве конвоя, можно было хоть что-то увидеть, узнать, и даже купить что-нибудь в привокзальном киоске.

На всех станционных зданиях висели огромные портреты Сталина с протянутой в жесте благословения рукой, красные транспаранты с повторяющимися лозунгами: «Слава великому Сталину!» «Да здравствует сталинская советская конституция!» «Да здравствует советская власть!» «Да здравствует Страна Советов!» «Да здравствует товарищ Сталин, созидатель всех наших побед!»