С каждым следующим куплетом все гуще грубоватая непристойность. Певцы соревнуются в изобретательности. Перебрасываются похабными шутками. Бабка Шайна, толстая, языкастая и энергичная, сурово одергивает с верхних нар:
— Детей бы постыдились такие глупости распевать!
Детей загоняют спать на нары. Но всему когда-нибудь приходит конец. Постепенно стихает пение. Разговор уже тоже не клеится. Мужики докуривают последние самокрутки, пользуются напоследок парашей и залезают в свои берлоги. У гаснущей «буржуйки» остается молодежь, парни с девушками. Немало их в вагоне. А такие темные вечера в битком набитом вагоне — единственная возможность скрыться с глаз людских долой. Единственная возможность побыть вдвоем. Темнота, спящий вагон приглушают разговоры, способствуют взаимной близости, поцелуям украдкой. Но вскоре и молодые отходят от стынущей печурки и исчезают в известных им одним закоулках вагона, чтобы хоть минуту насладиться уединением.
В то утро эшелон стоял на станции. На какой, они пока не знали. Закончились вода, уголь, два дня не получали еду. Данилович назначил, кто за чем пойдет, приготовили посуду, ведра, мешки. Ждали. На каждой такой длительной стоянке у ссыльных просыпалась надежда — может, именно сегодня, именно здесь придет конец их странствию в неизвестность.
Как обычно конвойный забарабанил в дверь и крикнул:
— Приготовиться! Получаем хлеб, суп, уголь и воду. Сначала уголь!
Они были готовы. Рванули двери. Конвоиры в шапках-ушанках, валенках и длиннополых овчинных тулупах. А они в том, в чем обычно выходили во двор у себя дома, в привычные для них подольские, а не суровые сибирские морозы. Получили хлеб, кипяток — залейся, суп, пополнили запасы угля.
Станция называлась Тайга! Это уже была Сибирь. Когда миновали Урал, уже не осталось сомнений, что их ссыльный тракт оборвется в Сибири. Но где и когда?
— Это только Западная Сибирь, — объяснял Корчинский, — а есть еще Восточная: Новосибирск, Красноярск, Иркутск. Тут была река Иртыш, а там реки еще больше — Енисей, Обь, Лена.
— На край света нас везут!
— Может, ты и прав. Только Восточная Сибирь это еще не конец! Еще дальше — край якутов, бурят, Камчатка, Колыма, Амурский край, в несколько раз больше Польши, Дальний Восток, река Амур и огромное море — Тихий океан…
— А за морем тем, за океаном?
— Япония. А за Амуром — Китай.
— Люди, так нас, может, японцам или китайцам отдадут!
— Сдурел! Японцам?
— А что? Почему нет? Мог же Запад или, скажем, Америка за нас слово замолвить! Вот, чтоб назад не возвращаться, довезут нас Советы до Китая или Японии, а как война кончится, мы оттуда в Польшу вернемся.
Вши появились в эшелоне неожиданно, как с неба свалились. И сразу всех возможных видов, которые кормятся на людях: головные, платяные и даже лобковые. Поначалу люди стыдились этого паскудства, и никто в завшивленности не признавался. Каждый тайком пытался от них избавиться. Но в вагоне нельзя было ничего скрыть. Вскоре матери, уже не стыдясь друг друга, укладывали на колени детские головенки и искали, искали, искали. Потом бабы искали друг у друга. Выстругивали густые деревянные гребни и вычесывали эту мерзость. У старого Малиновского была ржавая машинка, которой он наголо выстригал мужикам головы. Не все на это соглашались, голова мерзла. Люди снимали одежду и ногтями давили насекомых, так что кровь брызгала. Садились вокруг раскаленной докрасна печки и выманивали из подпаленных швов охочих до тепла, жирных, раздувшихся от людской крови паразитов.
— Надо что-то делать, пока нас вши совсем не заели!
— Не дай Боже, еще какую заразу притащат.
— Сыпной тиф или брюшной… У русских всегда вшей было полно. Помню, в первую мировую, как мы в плену там были, вшей было — о-го-го!
— Успокойтесь, наконец, Малиновский, с вашим русским пленом!
— Данилович, ты комендант вагона или нет? Сделай что-нибудь, конвою сообщи, что ли…
Данилович сообщил о нашествии вшей помощнику коменданта.
— Говоришь, вши вас заели?
— Гражданин комендант, опять шутки шутите? — мрачно поинтересовался Данилович.
Толстяк отозвался уже серьезно:
— Вши, вши, не только в вашем вагоне они есть.
— А можно вопрос, гражданин комендант?
— Спрашивай, спрашивай. Спросить всегда можешь.
— Что с нашим Зелеком? Столько дней уже не возвращается, а в вагоне его вещи. Его, жены…
Толстяк машинально потрогал разбитый нос и сердито буркнул: