Польская Сибириада

Восходящее солнце застало их далеко за городом. Небо чистое, без единого облачка. А солнце катилось быстро, становилось на фоне сверкающей белизны снега кирпично-красным, окруженным узким радужным ореолом. На юге, далеко-далеко на горизонте виднелась освещенная лучами солнца гряда гор.

— Саяны! — показал кнутовищем в ту сторону Афанасий.

Колонна саней направлялась на юго-восток от Канска, в излучину впадающей в Енисей не менее знаменитой реки Бирюсы. Дорога была наезжена, время от времени они проезжали мимо согнанных охранниками на заснеженную обочину конных упряжек, спешащих в город, чаще всего груженных сеном, мешками с зерном, бочками с ягодами и дичью. Вскоре колонна свернула с главной дороги и узкой проторенной тропой углубилась в сибирскую тайгу. Несмотря на ясное небо и все выше взбирающееся солнце, в тайге было мрачно, а временами, там, где деревья густо подступали к самой дороге, и вовсе смеркалось.

— Тайга! — бросил Афанасий и щелкнул кнутом. — А ну, давай, милая, давай! — скорее просил, чем погонял коней, потому что дорога стала карабкаться вверх по глубокой каменистой расщелине.

Тайга! «Великий лес» значит это слово у эвенков и бурят, татар и монгол, у всех здешних исконно сибирских племен, у всех этих смуглолицых народов с раскосыми глазами. Тайга для них святое слово. Тайга была их местом на земле, пока много веков назад не поработил их злой «люча» — белый русский завоеватель. Как индейцы отстаивали свои американские прерии с бизонами, так местные племена защищали свою тайгу с бурыми медведями и оленьими стадами. Вставали на защиту с копьем, луком и стрелами против порохового грохота казацких ружей русского завоевателя Ермака. И так же, как индейцы, не устояли…

Тайга! Ссыльные вглядывались в нее в тревожном набожном молчании. Местность холмистая. Небольшие, на первый взгляд, пригорки неожиданно превращаются в крутые, достаточно высокие горки, срываются каменистыми осыпями, сползают в глубокие ущелья. А в долинах — реки, стремительные горные потоки, теперь скованные льдом. Сосна встречается чаще других деревьев в восточносибирской тайге. Сибирская сосна растет высокой, стройной, с годами становится все толще в обхвате, оставаясь такой же высокой и стройной, как мачта. Там, где во множестве растут старые сосны, светлеет в тайге от золотисто-коричневого цвета их стволов. И пьяно кружится голова от горьковатого запаха сосновой смолы. Лиственница, крепкое дерево, служащее сибирякам для постройки домов, занимает огромные площади леса. И кроме первосортного строительного материала она дает сибирякам смолу, «серу». Лиственничную смолу «серу» жуют стар и млад, как эвенкийки жуют табак и курят трубку. Ну, и, наконец, кедр! Уникальное сибирское дерево, кедр. Любит солнце, расселяется по южным склонам гор. Что за великолепная картина — девственный лес вековых сибирских кедров, достигающих нескольких десятков метров высоты! Кедр — древесина наивысшего качества, прежде всего для изготовления мебели. Но это и дерево-кормилец. Осенью на нем созревают пузатые шишки, крупнее сосновых, полные орешков величиной с кофейное зерно или небольшую фасолину. У кедровых орешков сладковатый вкус, в них масса витаминов, а кедровое масло не имеет себе равных.

Зимует тайга под снежной периной. Тихо тут, безветренно. Фыркают кони, скрипят полозья. Снег свисает с деревьев огромными белыми полушалками, сугробами лежит на откосах, по края замел глубокие овраги, ущелья. Особенно много снега повисло на раскидистых еловых лапах. Следы зверей! Тут решительно проложенная волчья тропа. Там хитрюга-лиса заметала снег хвостом. Тут проскакал заяц-беляк. А там олень, или огромный лось, «сохатый», недавно обгрыз кору молодой ольхи.

Короток сибирский зимний день. Солнце прячется в тайге так же внезапно, как внезапно появляется утром; тут не смеркается, тут сразу наваливается темная ночь. Разве что в полнолуние при чистом и безоблачном небе. В такие ночи снежная зимняя белизна, серебристый свет луны, мерцание огромных звезд на низком небосклоне делают ночь светлой, как день. Такими лунными, морозными ночами далеко разносятся звуки, отскакивая от темной стены тайги гулким таинственным эхом.

Санный поезд весь день углублялся в тайгу. Ехали беспрерывно, если не считать коротких остановок, позволяющих лошадям отдышаться перед крутым подъемом, возницам — поправить упряжь или поднять перевернувшиеся сани. Люди все сильнее мерзли. Мало что давало похлопывание руками и ногами, растирание лица и угрожающе белеющих на морозе ушей и носов. Весь день в стуже, без горячей пищи. Полученные в Канске порции хлеба съели сразу на месте. Наталка долго не могла убаюкать тихо всхлипывающего сына. Афанасий решил, наверное, что малышу холодно, молча снял медвежью шубу и бросил Наталке в сани. Когда дорога взобралась на вершину холма, люди с огромным облегчением увидели широкую долину реки, а на берегу — деревню с дымящимися трубами.