Польская Сибириада

Все ушли на работу. По бараку лениво слонялись старики, возилась детвора. На нарах лежали больные. Их становилось все больше. И все больше народа умирало. Сташек пытался вспомнить всех из первого барака. Сегодня пани Зомбкову вынесли, а вчера два человека из их барака умерли: сначала Низкий, а за ним пани Гибал. А пару дней назад Домбрувка и та девчонка, что Юзкой звали. Как же ее фамилия? А, Врублевская! Болеют люди в Калючем, умирают. Говорят, тиф это или другая какая зараза.

Подражая отцу, Сташек осторожно прикоснулся ко лбу матери. Сухой и горячий. Накрыл маму одеялом. Тадек еще спал, свернувшись клубочком. Сташек потянулся за кружкой. Это была пол-литровая эмалированная белая кружка с голубыми фиалками. Сташек помнил, как он еще в Калиновой бегал с ней в коровник на утреннюю дойку. В эту кружку мама наливала ему парное молоко. Сташек сдувал пену и залпом выпивал полную кружку. Мама улыбалась и приговаривала:

— Ну, прямо теленок!

Эта кружка с фиалками поехала с ними из Калиновой в Ворволинцы, потом в Червонный Яр, а теперь оказалась в Калючем, в Сибири. Сташек взял ее осторожно, чтобы не разлить приготовленного отцом для мамы питья из малиновых побегов. Отхлебнул полглоточка. Малиновка была еще теплая, терпко горькая. Мама проснется, он даст ей попить. А потом, как мамуля попьет чайку, вскипятит в этой же кружке воды, посолит по вкусу, соли у них еще немного осталось, и покрошит туда хлеб. Хороший супчик получится, кисленький. Мама поест, здоровье подкрепит. Сташек сглотнул слюну. Он всегда был голоден. В Калючем никогда не удавалось поесть досыта. Потянулся к полочке, где отец оставил хлеб, осторожно развернул тряпочку. Четвертинка черного хлеба пахла закваской. Сташек поднес хлеб к носу и долго, с наслаждением вдыхал его запах. Держал хлеб в ладонях и рассматривал его со всех сторон. С трудом удержался от соблазна, завернул хлеб и положил на место. Понюхал и хватит! Тадеку он даст кусочек, но больше всего маме, чтоб скорее поправилась. Свою порцию тоже можно ей отдать. Ясно, что отдаст. А сам, чего уж там, подождет до вечера. Придет с вырубки папаня, принесет из столовки супа, все вместе и поедят. А мамуле опять дадим больше всех, чтобы скорее поправилась.

— Мама! Мамуся!

— Тихо! Не ори, не видишь, мама еще спит! — Одернул Сташек братика, который только что проснулся и тер кулачками заспанные глаза. Тадек, как и пристало четырехлетнему ребенку, мало что понимал из происходящего вокруг. Хотя надо сказать, старался. И Сташека слушался. Родители на рассвете уходили на работу, возвращались вечером, и ребятам весь день приходилось управляться самим.

— Иди сюда, оденься.

С этим делом справились быстро. Тадек спал в том же голубом свитерке, который носил каждый день.

— Какать!

— Этот, знай, только есть и какать! — Сташек натянул братишке на ноги тесные ботинки.

— А почему мамуся спит?

— Потому что заболела. Не шуми. Ну, побежали.

В дверях барака ребята разминулись с мужчиной в белом халате. Сташек знал, что это здешний доктор по фамилии Тартаковский, он дает освобождения от работы и заведует больничным бараком. Вместе с доктором пришла одетая в белое женщина, о которой Сташек тоже знал, что она — полька, помогает доктору и живет в пятом бараке. «Вернемся, может, попросить ее, чтоб мамуле лекарство какое-нибудь дала?»

В Калючем началась эпидемия тифа. Лагерная практика фельдшера Тартаковского позволяла ему уже после десятка случаев исключить всякие сомнения: симптомы указывали на брюшной тиф. Хуже всего, что лечить было нечем. Аспирин и немного хины, вот все, чем он располагал в своей аптечке. Этим и лечил. Аспирин сбивал температуру. Хинин в малых дозах тоже не мог повредить. Помогал ли? Важно, что сбивал температуру, снимал боли. Сыворотки для прививок не было, остановить распространение тифа было нечем. А тут еще эти кошмарные условия в бараках, отсутствие гигиены, вши. Известно, что больным, особенно выздоравливающим, нужна богатая витаминами высококалорийная пища. А в Калючем даже здоровые люди умирали от голода. Какой бы то ни было помощи извне, особенно сыворотки для прививок можно было ожидать не раньше, чем окончательно просохнут дороги.

На тревожные донесения Савина, из тайшетского управления НКВД приходил один и тот же короткий ответ: «Проводить профилактику и ждать завоза сыворотки. Больных изолировать в отдельном бараке. Обеспечить чистой кипяченой водой. Бороться с грязью и насекомыми».

Тартаковский не знал, что делать — смеяться или плакать. Тиф — болезнь заразная. Комендант Савин не на шутку перепугался, когда у него умерли от тифа двое солдат и его заместитель, ненавистный ссыльным Барабанов.

— Наконец его Господь покарал! — радовались наиболее мстительные из них.

Сташек вернулся с Тадеком в барак и уже от входа заметил, что возле их нар стоит Тартаковский в окружении группы женщин. «Что они там делают?» Мама лежала с закрытыми глазами, а наклонившийся над ней Тартаковский прослушивал ее деревянным, похожим на трубку, стетоскопом.