Польская Сибириада

— Молод ты еще, Савчук. А ты представь себе на минуту, что мы ее отпустим, и она появится там, на своей Западной Украине. Ну? Как ты думаешь, о чем она там будет людям рассказывать? О твоих прекрасных глазах, о добром сердце и справедливости советской власти? Да она с первого же слова начнет советской власти вредить, рассказывать про тиф, вшей и голод. По закону, не по закону… Ты, Савчук, лучше еще раз прочти депешу из центра и перестань мне голову морочить каким-то там беззаконием.

Сибирское лето поразило ссыльных не только тем, что было сухим, теплым и солнечным. Больше всего оно изумляло обилием всяческих даров природы, которые предлагали им тайга и богатые рыбой реки. Когда же все это выросло, когда успело так быстро созреть?! Земляника лесная и клубника, напоминающая землянику садовую, зрели на травянистых солнечных полянах целыми прогалинами. По берегам Поймы и ее притоков кустилась дикая смородина, красная и черная. Черную местные называли просто смородиной. Заросли малины. Росла в тайге черника, или как люди из Червонного Яра предпочитали говорить, боровика. Ну и грибы! Люди собирали эти щедрые дары природы, ели, запасались на зиму, сушили, квасили. Особенно грибы. Первыми появлялись сморчки, обсевшие трухлявые пни коричневыми бородавками, сразу после них — сыроежки, с чернявыми, беловатыми и красноватыми шляпками, предпочитающие подмокшие осинники и березняки. Потом пошли маслята в молодых сосняках и на вырубках, подберезовики, или синюшки, и царь грибов — белый гриб! Таких дородных белых грибов как над Поймой, поляки нигде не видели. Ну и рыжики!

Летом в тайге хватало всякой живности. В пищу годилось все: и дикие птицы, особенно водоплавающие, и всяческое зверье. От бурого одинокого бродяги медведя, огромного, как конь, лося, сохатого, оленя до серны, белки — бурундука и зайца. Водились здесь похожие на индюков, забывающие обо всем на свете во время токования тетерева, фазаны, рябчики, куропатки, дикие гуси и утки. Охотиться можно было на все. Никто в тайге понятия не имел о сезонах запрета на охоту. Охотились местные, у поляков не было оружия. А что было делать обезоруженным ссыльным, еле живым от голода? Они пробовали использовать охотничьи приемы дикарей — ловушки, пригнутые к земле верхушки деревьев, волчьи ямы с кольями на дне, точный бросок дубинки или просто палки. Искали птичьи гнезда, собирали в них яйца и голопузых птенцов. Разными способами пытались ловить рыбу. Пойма была удивительно богата рыбой. Но у них не было ни сетей, ни бредней. Плели подсечки из шнурков, березового или лозового лыка. Из лозы плели специальные корзины, похожие на огромные груши, так хитро устроенные, что, попав в такую корзину, рыба уже не могла выбраться из нее. Находили подходящее место, вбивали кол в дно реки, привязывали к нему корзину и оставляли на ночь.

Лето, дары природы, солнце и тепло оживили людей. Даже те доходяги, которым удалось пережить зиму, набирались сил. Проветривались затхлые, обсиженные клопами бараки. Несмотря на докучливых комаров и мошкару, люди бродили по лесу в поисках ягод, грибов и дичи.

Комендатура не могла с этим ничего поделать. Ограничились тем, что каждый раз напоминали о карах, которые ждут ссыльных в случае попытки бегства или похода в окрестные селения. Побегов в Калючем еще не было. А контактов с местными жителями хватало. Главным образом, торгово-обменных. Те, кто посмелее, особенно молодежь, все чаще добирались до ближайших деревушек, где выменивали одежду на еду. Летом местные и сами подходили к Калючему, чаще всего охотники. Но не только. Несколько раз случалось полякам встречать в тайге заключенных из окрестных исправительных лагерей, которых в долине Поймы было немало. Эти ничего в обмен не предлагали. Это были опасные отчаянные уголовники в бегах или вышедшие на охоту, на разбой, в поисках женщин. Они кружили возле Калючего, выслеживали, выжидали удобного случая.

Как-то с работы в тайге не вернулась Срочинская из третьего барака. Бригада давно разошлась, уже стемнело, а ее все не было. Женщина средних лет, с детьми, не какая-нибудь вертихвостка. Муж ходил по баракам, расспрашивал людей из ее бригады. Все удивлялись, что ее до сих пор нет. Днем все было нормально, как всегда. После работы Срочинская возвращалась вместе со всеми. И, как все, по дороге домой через лес подбирала в фартук что попадется — гриб во мху разглядела, горсть черники оборвала… Только в такой момент она могла отдалиться от них или отстать ненадолго. Никто не помнил, вернулась ли она вместе с бригадой в поселок. Может, заблудилась? Тайга все-таки! Минула беспокойная ночь. Утром о пропаже Срочинской бригадир сообщил в комендатуру. Савчук вскочил на коня, поехал на то место, где вчера работала бригада, поставил людей цепочкой, и они шаг за шагом прочесали место, где Срочинская могла заблудиться.