Польская Сибириада

На следующий день бригадир Седых принес коменданту листок с просьбой предоставить ему недельный отпуск и разрешить выезд в Щиткино «для решения личных вопросов». Слово «согласен» Савин написал с такой злостью, что чуть не порвал листок бумаги.

НКВД арестовал Павла Седых, бригадира из Калючего, в здании Щиткинского районного Совета. Когда он пришел туда, секретарша вежливо спросила его фамилию, записала на листочке, отнесла листок в кабинет рядом, вернулась и велела спокойно ждать. Ждать пришлось недолго. Пришел милиционер с человеком в штатском, и Пашку забрали в местный НКВД.

На основании донесения Савчука Седых обвинили в том, что «в сговоре с польскими спецпереселенцами он осуществлял контрреволюционный саботаж, закрывая глаза на то, что бригада поляков, которой он руководил, систематически не выполняла норму, добывала некачественную древесину. Кроме того, превышая служебные полномочия, освобождал поляков от работы, приписывал им незаслуженные денежные заработки и выписывал талоны на продукты, каковыми действиями наносил вред Советской Армии».

Когда через неделю Пашка не вернулся в Калючее, Сильвия забеспокоилась. Может, с ним в дороге что-то случилось? Тайга, зима, морозы, пурга. Но самое страшное ей и в голову не пришло.

Они с Гоноркой возвращались с работы. Недалеко от кладбища из-за дерева вышел дедушка Федосей. Обе его знали, а Сильвия даже была однажды с Пашкой у него в сторожке на медовом угощении. Дед Федосей к жизни относился сурово, предпочитал горькую правду сладким словесам.

— Арестовали Пашку, девонька… «Если что, дай ей адрес моей мамы и пару грошей, что я сэкономил», — так он мне сказал перед тем, как ушел в район.

Рождество Христово! Первый сибирский сочельник в ссылке. Не осуществились мечты переселенцев о скором возвращении в Польшу, развеялись надежды на чудо. Осталась жестокая реальность Калючего, вонючих бараков с клопами, невзгод.

Люди из Червонного Яра решили вечерю в сочельник устроить за общим столом. И общими силами стол этот накрыть. Накануне праздников от собственных ртов отнимали свой голодный паек, копили, что могли, на праздничный стол.

День сочельника. Острый сорокаградусный мороз. В тайге ежедневная норма вырубки. Особо усердные бригадиры не дают никаких поблажек: следят за нормой, замеряют штабеля, рабочего времени не сокращают ни на минуту. Всем бригадирам хорошо известно, за что Пашка Седых, который с поляками знался, получил свои десять лет каторги. Конец работы. Ну, наконец-то! Как ни в какой другой день спешат люди обратно в бараки… Некоторые тащат с собой выбранную днем елочку… Даже столовку сегодня обходят стороной, потому что родные уже заранее все в ней получили. Желтыми огоньками подмигивают расписанные морозом окна бараков. Дым из барачных труб взбирается до самого усеянного звездами неба. Которая из этого звездного роя та самая первая, рождественская звезда?

Если бы кто-нибудь в этот канун Рождества после долгого отсутствия вошел в первый барак, где собрались свояки из Червонного Яра, остановился бы в изумлении! Старый барак дышал праздничным настроением. Было тепло. Чисто. Пахло елью, капустой с грибами. До белизны начищенный стол, длинный во весь барак, украшен еловыми ветками и сеном. Посуда на нем убогая, все миски и кружки из разных шкафов, от разных хозяек, но в этот вечер — все полные! Была на столе рыба из Поймы. Был кислый суп с грибами с овсяной закваской. И просто грибной суп. Соленые рыжики, белые и красные. Густая каша из столовки, заправленная по-домашнему. Каждому по две картошки в мундирах. И по кромке хлеба каждому. Брусника сырая, мороженая. Сколько хочешь компота из сушеных таежных ягод, собранных летом. Для ребятишек — по конфетке и твердому прянику из ларька. Ну и кедровые орешки для всех, много они их осенью натрясли в тайге. Трудно поверить, но подольская кутья тоже была! Правда, не из подольской, неповторимого вкуса пшенички, а из скудного, толченного в ступе сибирского овса. Вместо грецких орехов налущили в кутью кедровых. Не хватало только муки и меда в этой кутье. И вместо освященной просвирки пришлось им ломать хлебную корочку.

Елка стояла у торцовой стены барака. Наряженная на диво! Чего только детвора на нее не повесила! На верхушке звезда, сплетенная из березового лыка. Соломенные цепочки и затейливые паучки. Большекрылые ангелы, разрисованные, чем пришлось. И огромные кедровые шишки, под которыми гнулись ветки елки.

Ну и люди, люди из Червонного Яра, вроде, те же самые, но сегодня такие изменившиеся, торжественные, достойные.

Стол накрыт. Заставлен едой. Люди, одетые в чистое, сидят на нарах, тихонько переговариваются, ждут. Из нового барака пришли семьями Ильницкие, Малиновские, Драбики.

Самым старшим среди жителей Червонного Яра был Ян Малиновский. По обычаю ему надлежало начать вечерю, сказать первые слова. Малиновский взял в руку кусочек хлеба и, перекрестившись, начал: