Польские новеллисты

Ехали до Остроленки с происшествиями. Где-то под Вышковом автобус сломался. Деревенька вдалеке, лес, безлюдье. Шофер возился два часа, не хватало каких-то частей, никак не мог починить. Позвонил из лесничества на базу — база не отвечала. Наконец кое-как тронулись. Уже смеркалось. Пошел мелкий дождь. В Остроленку приехали вечером. Едва она вышла из автобуса, хлынуло как из ведра. Плаща она с собой не взяла, утро было погожее, небо ясное, ничто не предвещало дождя. Она бежала по незнакомым улицам, платье липло к телу, по лицу текла вода. Перебегая из подворотни в подворотню, она останавливала редких прохожих, спрашивала, где Дом культуры, каждый посылал в другую сторону. Наконец она добралась до двухэтажного здания, окруженного высокими деревьями. В окнах темно, лишь в одном окне на втором этаже горит свет. Дверь заперта, она стала отчаянно колотить кулаками, сбила костяшки пальцев. Наконец за дверью послышался сонный, ленивый голос. Дверь приоткрылась, выглянул сторож. Она спросила учителя.

— Нету, — флегматично ответил сторож.

— Как же так! — испуганно вскрикнула она. Нажала на дверь, протиснулась внутрь.

Сторож поскреб взлохмаченную голову.

— А вы кто такая? — спросил он.

— Невеста, — ответила она не задумываясь.

Сторож глуповато ухмыльнулся, словно бы сочувствуя, и сказал ей адрес. А когда она уже уходила, прибавил:

— Но только сейчас он подзаправиться пошел, в пивную, значит.

Снова под дождь. Одежда на ней промокла насквозь.

В окнах пивной яркий свет. Шум, гам, звон стекла, гул вентилятора, пьяные крики. Она рывком распахнула дверь. Пошла между столиками, внимательно вглядываясь в лица. Вид у нее был странный. Буфетчица изумленно на нее уставилась. Какой-то пьяный попытался облапить ее за талию. Она стряхнула с себя его лапы. Пьяный закачался, как деревянный болванчик. Учителя здесь не было.

И снова она бежит по улице в темноте, под дождем. Центральная площадь. Звуки музыки, над дверью большая вывеска: ресторан «Пуща». Сначала она стала у окна — ничего не видно, одни расплывчатые тени; тогда она робко приоткрыла дверь… И сразу увидела его! Он сидел в глубине, за столиком у самой стены. Один. Какое счастье, подумала она и шагнула к нему. Тогда учитель поднял голову. Увидел ее, вскочил, подбежал. Оба, не раздумывая, прижались друг к другу. Волосы упали ей на глаза, вода текла с нее струями.

— Я приехала, — сказала она просто.

Напряжение, в котором она жила весь этот день, спало, она почувствовала усталость, разболелась голова.

Дом для приезжих; хозяйка поворачивает ключ, желтая, грязная лампочка, умывальник с жестяным тазом, на стене раскрашенная фотография, на комоде набор безделушек: слоники, олени и фаянсовые негритята… В соседней комнате голоса командировочных:

— Так что, понимаешь, верная прибыль…

— Да, но как же с заявкой?.

— Надо только оставить чистую графу…

— Сортировку производим просто: сверху несколько штук получше, а под низ барахло.

Звон стаканов.

— Ну, за наше… — Пьют. Кто-то мычит.

Стоя посреди комнаты, они некоторое время прислушивались к голосам за стеной. Учитель понурился.

— Больше некуда, — сказал он тихо, без всякого выражения, — в гостинице мест нет, съезд кооператоров.

Сам он снимает угол у заведующего Дома культуры.

— Сама понимаешь, — оправдывался он, — городок маленький… начнутся пересуды…

Ей было все равно. Она его нашла. Пусть будут комнаты для приезжих.

В коридоре воняло капустой. Толстая женщина в розовом, стеганом как одеяло халате провела их в комнату.

— Кроватка отличная, — сказала она многозначительно, — пока что никто не жаловался… Широкая, удобная…

Кровать с никелированными шарами, гора подушек, на подушках розовая кукла с длинными ресницами. Толстая женщина окидывает постояльцев скользким, двусмысленным взглядом. Наконец ушла. Они остаются вдвоем.

Шумный разговор за стеной притих; теперь шепчутся.

Женщина сняла мокрое платье. Она ничуть не стеснялась. Повесила платье на спинку кровати. Учитель стыдливо отвернулся. Шагнул к двери, взялся за ручку.

— Спокойной ночи, — сказал он, — я приду утром…

Она радостно засмеялась — до чего же он смешно и трогательно смущается! — и подошла к нему.

— Никаких «спокойной ночи», — прошептала она, — мы будем вместе.

И поцеловала его. Он, казалось, растерялся еще больше. Пятился, лепетал что-то. Взглянул было на нее, обнаженную, на голые руки, обнимавшие его за шею, но тут же попытался высвободиться из этих рук, опустил глаза, словно школьник.

Она обняла его крепче. Они сели на кровать. Учитель положил голову ей на колени, прижался к ней таким движением, как будто хотел спрятаться; бедный мой, бедненький, подумала женщина. Теперь она была твердо убеждена, что нужна ему, необходима. И это придавало ей сил и решимости. А он, прижимаясь головой к ее коленям, говорил измученным голосом, что ничего у него в жизни не получается, все время ему как-то плохо, все время что-то его гонит, толкает с места на место, нигде он не может осесть по-настоящему, вот и здесь ему уже не сидится… Она внимательно слушала и не понимала, отчего он так мучается.