Польские паны

Поговаривали, что в его молодости (коей никто, понятно, не помнит) пан Враля был известный кобель. Дряхлая старость его ничуточки не изменила – сидя на ступенях церковной сторожки он задирал всех проходящих женщин, замужних нарочно называл «панночками», будто вовсе и не знал, что они давно уже замужем, и будто бы не сыпался (прости, Господи!) из него уже сзади песок. Женщины отшучивались по-доброму и недоумевали, как этого старого охальника держат еще при святом месте.

Если пан Враля выходил на сельские работы, то был вечно всем недоволен: и косили-то не по правилам, и сушили-то не так, и скирдовали «через зад коровий», как он сам позволял выражаться. От него отмахивались, грозили и гнали. Но ему становилось одиноко в его бобыльем домике, и тогда он ковылял, сгорбившись, к детям, которые обычно играли на площади у церкви. Сельчане считали, что это хорошее место для детей, ведь здесь Всевышний присматривает за ними.

Пан Враля любил детей, и они отвечали ему тем же. Если он садился на лавочку у церкви и доставал свой вышитый кисет, детвора бросала все забавы и собиралась вокруг – что-то дедушка расскажет! И старик не скупился на истории о войне, об императоре, о злой богатой панночке и умном батраке. Было в его повествовании много поучительного, но для детей правда мешалась со сказкой. Ведь, например, о войне малому не расскажешь, как оно есть на самом деле, и потому старик, который вот уже больше полвека сам ковылял на деревянной колодке, выдумывал истории о бравом солдате и глупом генерале, о героических сражениях и говорящих окопных вшах.

Но более всего ребятам нравилась сказка о том, как пан с молодой панночкой искали клад в лесу и заблудились. А сказка была такая.

Один молодой пан, звали его Ержик, ухаживал за молодой панночкой Маришкой, дочерью мельника. На беду у пана Ержика не было за душою ни гроша, а под курткой только доброе сердце. Жадный мельник не хотел отдавать единственную дочку за бедного, а пожениться без родительского благословения – не было в те времена никакой даже мысли!

Сильно горевал пан Ержик. Нанимался на работу то к одному, то к другому, но никак не мог выйти из нужды. Горевала и панночка. И однажды между ними вышел такой разговор:

«Никогда не отдаст тебя отец за меня, Маришка. Я слишком беден. Лучше б ты забыла обо мне!»

«Как мне забыть о тебе, Ержик, если всеми помыслами, всем сердцем я принадлежу тебе. Ни за кого я не пойду, а если не быть нам вместе – лучше утоплюсь в реке, чем идти замуж за постылого».

Пригорюнился пан Ержик, но тут снизошла на него мысль:

«Давай, Маришка, пойдем искать клад. Найдем его – забогатеем. Тут уж твой отец смирится, и отдаст тебя за меня».

И пошли. Пока добрались до леса, день пошел на убыль, а забрались в чащу – вовсе свечерело. Сделал Ержик из сосны смолянку, зажгли и стали искать.

Всем известно, что клады лежат в земле похоронно тысячу лет, но человеку праведному с добрыми намерениями сразу себя укажут. И они молились Пресвятой Пречистой деве Марии о ниспослании им благословения, ибо помыслы их были чисты, а намерения безгрешны.

Мало-помалу они заплутали, а уже совсем стемнело. И вдруг прямо из чащи леса выскочил на них медведь. Испугалась молодая панночка и закричала. А пан Ержик спрятал ее за своею спиной и сам встал перед медведем. Поклонился ему низко:

«Коли смерть нам, пан Лесной Сторож, то возьми меня, а невесту мою пощади».

Но Маришка вышла из-за спины возлюбленного, поклонилась медведю до земли:

«Прости нам, пан Медведь, что мы вторглись в твои владения. Не убивай никого из нас, или убей обоих, потому что нам друг без друга не жить».

И тут медведь заговорил с ними человеческим голосом:

«Вот вы и нашли настоящий клад – друг друга. Живите миром, будет в семье лад – будет и клад. Благословляю вас!»

С тем повернулся и ушел в чащу. Едва опомнившись, обернулись молодые – ан стоят они на опушке своего леса, и видно уже огни села.

После этого случая ту историю все на селе узнали, и даже ксендз сказал, что сам Господь Бог обрел лик медведя, чтобы благословить их брак. Мельнику пришлось покориться общине, осенью сыграли свадьбу. И жили долго и счастливо.

«Дедушка, дедушка! А пан Ержик – это был ты, правда?» – спрашивали хором дети. На что старик загадочно улыбался и скрывался в клубах табачного дыма.

Но вечером оставшись один в неуютной сторожке, пан Враля открывал свой деревянный облупившийся сундук и доставал с самого дна выцветший домотканый платочек, прижимал его к груди и что-то горестно бормотал себе под нос.

История Четвёртая. Вдова пана Коваля.