Польские повести

— Я не знала, что профессиональная солидарность так ослепляет. Но если ты был на стороне Вишневского, почему ты не защищал его на собрании?

— Я не был на его стороне, черт возьми! — Доктор Буковский побагровел от злости. — Но это не твое дело. Ты клюнула на его приманку и поверила красивым словам, не зная, сколько во всех этих речах преувеличений и человеческой зависти. Не задумываясь, связалась с человеком, который только использовал тебя, который, используя таких, как ты, надеется сделать здесь карьеру.

— Не говори так! — почти крикнула Катажина. — Ты не знаешь Михала и не имеешь права так говорить. Ты слушаешь только, что тебе нашептывает Цендровский.

— А, значит, он уже успел втянуть тебя и в эти свои делишки!

— Ни какие это не делишки, как ты говоришь. Михал хочет сделать что-то действительно большое для нашего заплесневелого городишки, а эти недотепы, которые только и знают, что дрожат за собственную шкуру, хотят ему помешать. И поэтому он должен с ними бороться.

Буковская внесла на подносе кофе. Расставила на столе чашки, налила в них из кувшинчика смоляную жидкость. Пододвинула Катажине сахарницу. Доктор словно не замечал жены, все время внимательно глядел дочери в лицо.

— Почему вы молчите? — спросила мать. — Я все слышала, дверь в кухню была открыта. Скажи ей, Янек, все, что ты знаешь об этом человеке. Скажи то, что ты говорил мне.

— Она считает его героем. — Доктор впервые улыбнулся за этот день. Однако улыбка его была горькой, саркастической. — У нас в ее возрасте тоже были свои герои. Как я могу ей объяснить, что человек, который беспощадно движется к своей цели, рано или поздно становится таким же беспощадным по отношению к своим близким! Зачем эти слезы, мать, они не производят на нее ни малейшего впечатления. Мы должны наконец понять, что у нас такая дочь, какую мы сами воспитали. Дитя, с которым, — голос его неожиданно задрожал, — мы связывали все наши надежды…

Доктор Буковский тяжело поднялся со стула. Выходя из-за стола, он не взглянул ни на жену, ни на дочь и пошел к дверям медленно, волоча ноги, точно был совсем старым человеком.

— Пойди скажи ему, что это неправда! — Мать, задыхаясь от слез, наклонилась над Катажиной. — Пойди, дитя мое, скажи ему, ведь это же неправда…

Он осторожно постучался в дверь раз, другой, но, не слыша ответа, толкнул ее и вошел в комнату, погруженную в полумрак. Ночничок на тумбочке освещал лишь часть кровати, где, свернувшись в клубок, спал на правом боку пожилой мужчина в очках, которые сползли на самый кончик носа. На краю кровати лежала раскрытая книжка.

Поколебавшись, Валицкий подошел к кровати и слегка потряс спящего за плечо. Юзаля лишь пробурчал что-то сквозь сон и еще больше съежился. Пряди седых, грязно-белых волос спадали на его широкий, выпуклый лоб. Он дышал неравномерно, как бы с трудом.

«Старый, измученный человек», — с состраданием подумал Валицкий. Осторожно подняв с кровати книгу, он перелистал несколько страниц, прочитал заголовок: «Танки идут вперед». При виде рисунка, обозначавшего эту издательскую серию, Валицкий поморщился: голова тигра будто с рекламы мультипликационного фильма для детей.

Он снова пошевелил спящего за плечо. На этот раз мужчина неожиданно быстро открыл глаза, словно только и ждал какого-нибудь знака из внешнего мира.

— Пан… простите… Вы товарищ Юзаля? — спросил Валицкий.

— Да, — ответил тот, энергично садясь на кровати. — Я немножко вздремнул. А вы как сюда попали?

— Нормально. Двери были открыты.

— Ничего себе, — только и сказал тот. — Ну, я Юзаля, а в чем дело?

— Моя фамилия Валицкий, я из «Газеты роботничей». Главный велел мне связаться с вами. Он вроде бы согласовал это в воеводском комитете.

— Да, вроде бы. — Юзаля вспомнил о сообщении дежурной. — Только я, ей-богу, не знаю, что он там согласовал. Честное слово. — Он внимательно посмотрел на Валицкого. — А чего, собственно, вы от меня хотите? Ага… я должен вам в чем-то помочь, да?

— Я приехал, чтобы написать большую статью об этом уезде. Знаете… Ну, обо всем… Об отношениях между, людьми и вообще…

— Да, но какова же моя-то роль? Я же понятия никакого об этом не имею.

— У вас есть анонимные письма с жалобами на Горчина. И не только, — выпалил наконец Валицкий, уже с раздражением, — Есть несколько жалоб, и при том совершенно конкретных. Я хочу проверить на месте и написать что-нибудь обо всем этом.

— Ах, вот оно что, товарищ, теперь понимаю. — Юзаля помолчал. — Но почему это вас интересует, собственно говоря? Дело уже взял в свои руки комитет партийного контроля, то есть я. Хотя, кто знает, будет ли еще вообще какое-то дело, ведь все это может оказаться просто потоком лжи и напраслины на порядочного человека. Так что, когда мы закончим проверку всех сигналов, тогда, может, мы и поговорим. Но даже и это еще не наверняка: скажите сами, ну кому нужна такая статья? Кому бы она помогла?

— Неправда, читатели, люди…