Польские повести

— Что люди? Люди хотят доверять нам. Вот комитет партийного контроля для того и существует, чтобы следить за законностью, осуждать всякие проявления зла, но никому обычно не доставляет удовольствия публичная стирка грязного белья. Я не говорю о наших врагах, которые только и ждут чего-нибудь такого… Пресечь зло, ликвидировать его, очиститься от его последствий — вот в чем заключается забота о людях, в том числе и о читателях вашей газеты.

— Нашей газеты, товарищ. Мы ведь все-таки орган воеводского комитета. — Валицкий все больше раздражался. Он не предвидел такого оборота дела. Не рассчитывая на распростертые объятия председателя комитета, он тем не менее представлял себе этот разговор совершенно иначе. — Мой Главный согласовал все это с секретарем по пропаганде!

— Ну и что с того, что он с ним согласовал? — рассмеялся Юзаля, несколько развеселившись при виде такого упрямства. — Но со мной-то он не согласовал. А у меня, мой милый, другая точка зрения на эти вопросы.

— Значит, вы мне не поможете?

— Да вроде бы это можно так определить.

— Что ж делать, в таком случае спокойной ночи. Извините, что помешал вам дремать.

Они пожали друг другу руки, и Валицкий направился к двери.

— Товарищ, — вдруг окликнул его Юзаля, — а вы член партии?

— Да, и притом не со вчерашнего дня.

— Ну вот, а простых вещей не понимаете, — покачал головой Юзаля. — Эх вы, молодежь взбалмошная.

— Очень жаль, но у нас разные взгляды на эти вопросы.

— И что вы намерены делать?

— Как это что? Мне дали задание, и я буду его выполнять. Обычное дело. Я же сюда не отдыхать приехал.

— Что ж, желаю успеха, — сказал Юзаля и повернулся спиной к окну, за которым уже наступила ночь.

Валицкий сбежал по лестнице в холл и вышел на улицу. Было еще не поздно, но город уже опустел. Характерная вещь для маленьких, провинциальных городков: вечерами улицы пусты, мертвы, их не оживляет ни одна яркая вывеска или витрина. Валицкий шел быстро, глубоко затягиваясь дымом сигареты. Он так и кипел от злости, думая об этом чертовом, так уверенном в себе старике. И дело было не в том, что Юзаля спутал его столь старательно обдуманные планы, что рухнула надежда на легкий доступ к источникам документов, а также на самую обычную помощь, на какой-то совет, которым этот опытный партийный работник мог бы его поддержать. Больше всего Валицкого задела странная, как ему показалось, точка зрения старика, заключавшаяся в том, что дело Горчина не может быть обнародовано и место ему в тихих кабинетах воеводского комитета партийного контроля, на длинных архивных полках с грудами папок, а не на страницах газеты, даже партийной. И тут Стефан Валицкий почувствовал, что дело не только в том, выполнит ли он свое задание, к которому, честно говоря, у него не лежала душа с самого начала. Он понял, что речь идет о чем-то более важном, о чем-то, что значительно превосходило по своим масштабам и весь этот уезд, и дело Горчина, и тем более то незначительное, по сути, недоразумение, которое возникло между ним и Юзалей.

Он повернул назад. Перед ним выросла квадратная глыба ратуши с высокой пузатой башней и островерхой цинковой крышей, переливающейся сейчас, как рыбья чешуя, в темной сети звездного неба. Валицкий взглянул на белый освещенный циферблат башенных часов.

«Всего только девять, — огорчился он. — Как рано! Что же тут делать вечером? Что за мрачная дыра! Я собирался пригласить этого старика поужинать и поговорить с ним как с человеком. А теперь… — Он беспомощно оглянулся вокруг. — Пожалуй, зайду сюда, все-таки это лучше, чем комнатушка в гостинице». Он еще некоторое время рассматривал молочно-белый шар над дверями бара, на котором кто-то старательно вывел черной тушью: «Ратушова».

Он толкнул дверь, и его обдало запахами кухни: жареного мяса, капусты, пива. От этого, а также от множества гудящих вокруг мужских голосов маленький зальчик с буфетной показался ему знакомым, уютным местом, где он мог бы и даже должен был после недавнего неприятного разговора с удовольствием выпить хоть бы одну рюмочку.

Он заказал водки с содовой. И, выпив, поморщился — водка была теплая и слабая. Заказал еще рюмочку, чтобы иметь повод посидеть здесь подольше. Взяв в руку стакан с водой, он обернулся лицом к залу. У стола в углу, возле кафельной печки, сидела сильно подвыпившая компания. Они низко склонили друг к другу головы и внимательно слушали говорившего. Вдруг, словно по команде, все они откинулись назад и разразились громким хохотом. В этот момент мужчина, до того сидевший к Стефану спиной, поднялся и резко придвинул стул к столу, отчего на столе тонко звякнули разбившиеся бутылки и рюмки, а пустая пивная кружка с грохотом покатилась по полу.

— Эй, сатана красная, чего буянишь? — крикнул кто-то из компании. — Упился, так давай сплывай спокойно домой.

Рослый мужчина с красным веснушчатым лицом и рыжим, довольно редким чубом, качаясь, разглядывал их исподлобья. Костюм на нем был старый, сильно поношенный, потертый на локтях. Слева на пиджаке поблескивал длинный ряд орденских ленточек.