Польский бунт

– Крестьяне! Вы теперь подданные ее величества императрицы Всероссийской! Ей вы должны хранить верность, и она не оставит вас своею милостью! Если пан ваш вздумает бунтовать и подбивать вас выступить против вашей государыни, вы ему больше не слуги! Платить ему подати и исполнять повинности вы более не должны, бунтовщиков же хватайте, вяжите и доставляйте в Сморгонь или сразу в Минск, за то вы получите награду!

Гул возобновился, и Леонтий Беннигсен возвысил голос:

– Если кто из ваших односельчан был силой или обманом согнан в отряды бунтовщические, сообщите им, что ежели они добровольно от бунтовщиков отстанут, то смогут вернуться в свои дома и никакого наказания не понесут!

Дождавшись перевода, Беннигсен ловко вспрыгнул в седло и выехал со двора; крестьяне кланялись ему вслед.

За околицей наперерез коню бросился фельдфебель, прося офицеров остановиться. Вытянулся во фрунт, отдал честь и замер, переводя глаза с полковника на адъютанта и не зная, к кому обратиться.

– Чего тебе? – спросил его адъютант.

– Вот… Осмелюсь доложить, найдено солдатом Осиповым…

Фельдфебель полез за пазуху, достал оттуда мятый, сложенный вчетверо листок и подал адъютанту.

– Что это? – брезгливо спросил Беннигсен.

– Прокламация.

Беннигсен протянул за бумагой руку в перчатке. Это была листовка, отпечатанная в Вильне на русском языке. «Солдаты-россияне! Признав в вас по облику человечьему людей, находящихся в зависимости от суровой воли командиров, мы полагаем вас нашими кровными братьями и сочувствуем вашей доле, что вы, жаждая свободы, не можете ее иметь под варварским управлением…»

– Этот, как его… Осипов… читал это кому-нибудь? – спросил Беннигсен фельдфебеля.

– Никак нет! Неграмотный.

– А ты?

– Никак нет! Я только… глянул и сразу к вашему превосходительству.

Лицо фельдфебеля побагровело, лоб и виски стали влажными. Полковник еще раз пробежал листок глазами и спрятал его за обшлаг рукава.

– Хорошо. Нашедшему выдать рубль на водку, а всем прочим приказать, чтобы впредь так же поступали.

Дав шпоры коню, Беннигсен ускакал.

* * *

Якуб Ясинский быстро взбежал по лестнице, торопливым шагом миновал прихожую, столовую, спальню и бросился к своему столу в кабинете. Нужно было взять с собой кое-какие бумаги и деньги из потайного ящичка. Взгляд упал на неоконченное письмо к Начальнику, лежавшее под пресс-папье, и Ясинский в нерешительности замер, протянув к нему руку: порвать? Или оставить и дописать потом?

С момента начала восстания им не удавалось встретиться лицом к лицу, поговорить – да что там, даже завязать переписку без посредников. Между ними всё время встревали люди, которые начинали плести интриги, вместо того чтобы радеть об общем деле. Костюшке наверняка наговаривали на Ясинского, а тот верил – что ему оставалось? Начальник, добивавшийся единства, требовавший, чтобы все забыли о себе ради Отчизны, верил тем, кто это единство рушил, чтобы не делиться властью…

Костюшко родился в Литве, Ясинский – в Великой Польше, но оба учились в Варшавской Рыцарской школе, хоть и с разницей в полтора десятка лет. Костюшко потом приобретал военный опыт во Франции и применял его в американских колониях, на стороне борцов за независимость. Во время последней войны с Россией он командовал одной из трех польских дивизий, король наградил его орденом Virtuti militari… Но золотой крест этого ордена получил и Ясинский, ставший полковником и комендантом корпуса литовских инженеров в Вильне по протекции Петра Потоцкого. Правда, тщательно возведенные им вокруг Несвижа укрепления не пригодились – город сдали без боя… После того как король был вынужден примкнуть к Тарговицкой конфедерации, Костюшко уехал за границу, а Ясинский остался. Он собирался готовить на родине революцию, как во Франции, но из Парижа этого не сделать. Потому он и не стал подавать в отставку и настолько вошел в доверие к новым властям, что его назначили секретарем Войсковой комиссии Великого княжества Литовского.

В Литве у него не было родни, а круг знакомств ограничивался офицерским и масонским. Его сторонились, считали чужаком, не доверяли. Однако он продолжал посещать тайные собрания, где спорили, говорили дельные вещи и не очень, строили планы… Надо было действовать – осторожно, но действовать, действовать… Якуб знал, что Польша восстанет, а следом за ней восстанет и Литва. Главное – вместе, а для этого нужно установить связь с Варшавой.