Польский бунт

Хлевинский отказывался исполнять распоряжения Литовской Рады и выставлял себя в Варшаве несправедливо обойденным, а Ясинского – узурпатором. Начальник пригрозил обрушить всю свою мощь на фальшивых патриотов и интриганов, но на деле раздал генеральские патенты и Хлевинскому, и Ясинскому, а еще Павлу Грабовскому, взбунтовавшему войска в Сморгони, и двадцатитрехлетнему Францишеку Сапеге, который не мог похвалиться военным опытом, зато гонором был наделен с лихвой. Чтобы покончить с двоевластием, он утвердил Наивысшую национальную Раду – единую для Польши и Литвы, состоявшую из восьми человек и самого Костюшки. От Литвы в нее вошли Вавжецкий и Сулистровский. Ясинскому в ней места не нашлось…

Что ж, он предпочитал словесным баталиям сражения с врагом. Когда Хлевинский наконец-то соизволил явиться в Вильну, Ясинского там уже не было: он сражался с русскими под Полянами на Ошмянчине… и потерпел поражение. Уже второе, после Неменчина… Впрочем, камень в него бросить было некому. Браслав не смог примкнуть к восстанию, потому что его спалил русский секунд-майор Стафеапул, имея под своим началом не больше сотни человек; Вавжецкий вовремя не пришел туда из Ошмян, а Богуслав Мирский, командовавший отрядом в двести сабель, побоялся прийти на выручку, завидев зарево. Костюшко приказал Хлевинскому, Грабовскому и Сапеге идти под Гродно, чтобы окружить и разбить отряды Цицианова, пока тот не соединился с пруссаками и не перерезал пути сообщения между Литвой и Польшей. Гродно откупился от русского генерала большой контрибуцией; Цицианов вез в своем обозе, двигавшемся на Новогрудок, имущества на полмиллиона злотых, мебель, ткани с суконной фабрики – неповоротливая, легкая добыча! Однако дивизия Сапеги вместо Гродно двинулась на Слоним и пропала; пришлось высылать курьеров на ее розыски. Выполнять приказы Ясинского Сапега категорически отказался: он считал себя главным, потому что вскоре после восстания в Вильне получил вместе с патентом генерал-лейтенанта личное письмо от Костюшки, в котором Начальник, дав свои наказы, писал, что вверяет Литву его заботам, надеясь, что он, в отличие от своей родни, положит все силы на защиту Отчизны. Ясинский был в глазах Начальника переметной сумой, а не нюхавший пороху начальник артиллерии – пламенным патриотом! Конечно, Костюшко не мог знать, как обстояли дела на самом деле, а Якубу не приходилось рассчитывать на то, что кто-то расскажет Начальнику о его заслугах… Но остановить Цицианова всё-таки надо. А для этого нужно соединиться с дивизией Хлевинского и взять русских в клещи.

Ему скоро тридцать три года, возраст Христа. Что его ждёт? Шельмование, крест и посмертная слава или?.. Он не станет молиться о том, чтобы чаша сия его миновала. Будь что будет.

– Якуб?

Шорох платья, легкие шаги – и в дверях появилась Текля. Подняла обеими руками вуаль со шляпы…

– Текля? Зачем ты… – Якуб перебил сам себя, чтобы не показаться грубым. – Тебя могли увидеть…

– Пусть видят! – Ее лицо пылало от радостного возбуждения. – Муж согласен на развод, мы будем вместе!

Он обнял ее, и она с готовностью приникла к нему всем телом, доверчиво, безоглядно.

Якубу стало не по себе. Он постоянно помнил о том, что внизу, у дверей, ждёт ординарец, держа в поводу лошадей, которые нетерпеливо мотают головами и переступают копытами. Он сам был сейчас подобен такой лошади, но это тёплое дыхание у него на шее, мягкие волосы у щеки…

– Скажи мне, как лакедемонянка: «Со щитом или на щите!» – попросил он, стараясь казаться шутливым.

Глаза Текли внезапно наполнились слезами; лицо ее изменилось, точно она увидела нечто такое, что до сих пор было скрыто от нее.

– Со щитом, Якуб! Со щитом!

В ее устах это прозвучало не напутствием, а мольбой. Он немного смутился. Потом вспомнил.

– Подожди немного!

Метнулся к столу, начал рыться в бумагах, с досадой бросая ненужные прямо на пол.

– Вот, нашел! Это тебе.

Не дав ей посмотреть, что это, он быстро сложил листок несколько раз и протянул ей; Текля, не отводя взора от его лица, спрятала листок за перчатку. Ее зрачки метались, словно ощупывая лицо любимого, как незрячие делают это кончиками пальцев, запоминая каждый изгиб, каждую выемку, каждую морщинку. Растрепанные каштановые волосы падают на высокий лоб, тонкие брови, миндалевидные глаза орехового цвета, простоватый, немного толстый нос, маленький рот со слегка выступающей нижней губой, округлый подбородок…

– Прости. Мне… пора.

Они вместе прошли в прихожую, и там Якуб быстро поцеловал ей руку над перчаткой, сжав ее пальцы в своих. Сложив ладони вместе, словно молилась о нем, Текля молча провожала его взглядом. Якуб спустился до конца лестничного пролета и обернулся в последний раз.

– Со щитом, Текля! Со щитом! – взмахнул рукой, словно потрясая этим самым щитом, и скрылся.

Текля медленно вернулась назад, в кабинет. Но здесь всё еще было полно присутствием Якуба, и от этого сердце сжалось, а слезы хлынули неудержимо. Батистовый платок уже не мог их вобрать. Текля опустила вуаль и вышла на улицу.

Дома она бережно развернула листок и перечитала его несколько раз.