Польский бунт

У моста началась канонада. Якуб с досадой обругал себя: не нужно было подтаскивать орудия так близко к реке, в низину: если бы они оставались на возвышенности, дальность стрельбы была бы выше и урон больше, а так двенадцатифунтовые ядра перелетали через реку и вгрызались в землю, часто не достигая позиций противника, или отскакивали рикошетом. Но теперь уже поздно. Он подал сигнал; правая колонна двинулась по мосту к деревне, за которой разместился левый фланг москалей.

Зубов теперь чувствовал себя спокойным и сосредоточенным, как всегда в минуту опасности. Солнце поднялось достаточно высоко, всё поле сражения было видно, как на ладони. Неприятель начал ожидаемый маневр; там его встретит Псковский пехотный полк… А вот справа… Та деревушка возле леса…

– Леонтий Леонтьевич! – подозвал он Беннигсена. – Взгляните-ка… Что, если отвести правый фланг вон туда?

Беннигсен кивнул, дал шпоры коню и поскакал на правый фланг, сопровождаемый адъютантом.

– Якуб, они отступают!

Юзеф ликовал, но старший брат пока не разделял его энтузиазма. В самом деле, русская конница и пехота снялись со своих позиций и стали уходить за Солы. С чего бы это? И вдруг Якуба осенило: ну конечно! Не он один ждал здесь Вельгурского! Наверняка Зубов провел разведку и знал о том, что два корпуса повстанцев должны соединиться. Отряды Ясинского он принял за авангард и решил переменить дислокацию, чтобы не растягивать фронт в слишком узкую линию. Отлично! Теперь нужно быстро взять русских в клещи, окружить и разбить, пока они не опомнились! Ясинский приказал переправить орудия на тот берег, а коннице с левого фланга перейти Ошмянку вброд и наступать на Солы. Пушки перетащили по мосту… Капитан Юзеф Ясинский повел следом своих стрелков… Передовые отряды уже вступили в бой с левым флангом русских… Пора! Якуб отдал приказ и тоже двинулся к мосту с главной колонной.

Две шеренги конных егерей в зеленых куртках с черными выпушками и гусарских шапках налетели на литовских стрелков, смяли, проскочили насквозь сквозь разомкнувшиеся ряды и повернули назад, а шедшая за ними пехота Эстляндского корпуса дала два залпа – с плеча и с колена. Повстанцы оказались между саблями и ружьями; едва была отбита эта атака, как вдоль опушки леса пронеслись два эскадрона Изюмского легкоконного полка, врубились в толпу, в которую превратилась колонна, откатились назад, забрав с собой пушку и фальконет. Не успев опомниться, повстанцам пришлось отбиваться от казаков; не выдержав, пехота побежала, бросив два последних орудия.

Главный отряд штурмовал высоту, с которой плевалась смертью артиллерийская батарея капитана Богданова. Беннигсен вёл за собой в атаку кавалерию на конницу Ежи Грабовского. Солы пылали; поджегший местечко барон Сакен отступал, оттягивая на себя отряд, переправившийся вброд через Ошмянку. «Езус! Мария!» – пронесся клич по рядам поляков, и конница устремилась вперед. Егеря разбежались перед ней, открыв для обстрела из пушек, спрятанных за кладбищем. Неумолимая картечь разила людей и лошадей, а когда стрельба стихла, из леска у реки выступил Тамбовский полк полковника Деева…

Шел четвертый час пополудни. Повстанцы отступили за реку, но, к удивлению Зубова, снова строились в боевой порядок на высотах. Ах, вот как, им всё еще мало. Тамбовский и Псковский полки заняли позицию напротив неприятеля и одновременно с пятью пушками открыли огонь; изюмцы и казаки были готовы к атаке. Когда рассеялся пороховой дым, Зубов увидел, что мятежники отступают. Казаки и егери бросились в погоню.

Отряд, оставленный Ясинским прикрывать отход основных сил на Ошмяны, был перебит или захвачен в плен. Общие потери составили не меньше четверти личного состава. Все пушки были утрачены. На нескольких фурманках, составлявших обоз, тряслись раненые; некоторые были без сознания, другие кричали в бреду, третьи стонали. Там же везли тело Юзефа.

Якуб Ясинский ехал рядом с этой телегой. Лошадь шла сама, не понукаемая всадником. Закатное солнце сползло за лес, и небо над ним окрасилось алыми и серыми полосами, подобными окровавленным бинтам. Стук копыт, скрип немазаных колес, звякание оружия, топот ног, шагающих вразнобой, стоны, приглушенный говор – всё это слилось в неясный гул, которого Якуб не слышал. Он словно оглох и ослеп, глядя перед собой невидящими глазами. Рядом, прикрытый рогожей, лежит его брат, который всего три часа назад был жив. Что бы ни случилось теперь, кто бы ни победил, Юзефа уже не вернуть. Он, Якуб, привёл его сюда на смерть.

Их родной Венглев в Познанском воеводстве теперь в руках пруссаков. Якуб поедет в Варшаву и похоронит Юзефа там – пусть покоится в польской земле.

Глава IV