Польский бунт

А народ… народ будет славить любого, кто на пьедестале, пока его не свергнут оттуда. Обаяние власти проходит вместе с ней. Было бы величайшей ошибкой полагаться на народную любовь: она подобна ветреной кокетке, которой нравится, когда за ней ухаживают, но всегда готова уйти к другому и не способна на верность в беде. Разум, рассудительность, приверженность убеждениям суть свойства отдельного человека, но не толпы…

Стоит честному человеку поддаться простительной слабости, отступить назад, не желая ввязываться в гнусную борьбу, – и этот шаг может оказаться роковым, причем не только для него одного… «Неподкупный» мог бы поднять мятеж, возглавив тех, кто был готов его защищать, но он не хотел преступать закон… А его враги с легкостью это сделали.

Закон… Если люди не соблюдают Божьих заповедей, что уж говорить о законах человеческих. Законы пишутся победителями, сильными – для слабых. Если у правителей нет сил заставить соблюдать введенный ими закон, он будет попран и заменен другим. Так и произошло с Конституцией 3 мая… Вот только жалкие предатели, не желая покориться закону, но не имея силы ему противостоять, привели в свою Отчизну русских. Пчелы привели к улью медведя в надежде, что тот весь мед оставит им… Но во Франции-то иначе!

Робеспьера погубило то, что его сторонники могли встать за его спиной, но не выйти вперед, заслонив его собой. Не зря генерал Вашингтон окружал себя молодыми, целеустремленными патриотами, не боящимися принимать решения самостоятельно; они могли не соглашаться с ним лично, но продолжали дело его жизни. Для этого нужно уметь разбираться в людях… Это тоже талант… И верить им, что бывает нелегко… Поверить и не ошибиться…

За кустами, у опушки леса, угадывалась сгорбленная одинокая фигура. Костюшко подошел поближе и узнал Евстахия Сангушку; тот сидел на поваленном дереве, держа левую руку на перевязи – был ранен в недавнем бою. Тадеуш не забыл боя под Щекоцинами, вот он – его Натанаэль Грин! Ему захотелось сказать Юстасу что-нибудь доброе, подбодрить его. Чтобы не подкрадываться сзади, он окликнул юношу и вышел из кустов. Поспешно вскочив, Сангушко неловко вытер слезы правой ладонью. Костюшко бережно обнял его, молча похлопал по здоровому плечу и ушел. Конечно, Юстас тоже расстроен гибелью Робеспьера. Ведь вместе с ним в могилу положены и все надежды поляков на помощь французских братьев… Ну ничего, справимся сами.

Сангушко оплакивал не Робеспьера. В тот самый день, когда прусский драгун рубанул его саблей, в Кракове умерла от чахотки Юлия Потоцкая – его Юлия, его прекрасная Джульетта… Ах, зачем он подставил руку, пусть бы ему отсекли голову!

Глава VIII

Перебирая вещи в чемодане, Якуб нащупал что-то непонятное, достал и развернул. Ах да. Это был его запон – белый масонский фартук из кожи ягненка на шелковой подкладке, с красной каймой по краю клапана и буквой G с красной звездой. Звезду вышивала Текля, своими прекрасными, нежными руками… Как она сейчас, бедная? Одна в Вильне, среди доносчиков и предателей… Хорошо, если ей удалось получить развод, ведь ее муж, Павел Гразмани, готовил апрельское восстание… И хорошо, что Текля не успела стать его женой: страшно себе представить, что сделали бы русские с женой генерала Ясинского…

Узнав о взятии Вильны, Якуб несколько дней был, как в чаду, обдумывая планы проникновения в город, чтобы найти там Теклю и увезти ее. Планы рождались один безумнее другого, но сколько раз он уже ходил по лезвию ножа, и всё ему удавалось! Да, но тогда он был один, вернее, наоборот – не один: если бы схватили его одного, дело бы от этого не пострадало. Теперь же он собирался рисковать не только собой, но и судьбою Текли. И даже если бы всё получилось, он вырвал бы ее из лап москалей и привез сюда, какую жизнь бы он ей уготовил? Скитаться вместе с ним по военным лагерям?

Он никогда не задумывался о том, как бы они жили вместе, став мужем и женой. Это всё мечты, это всё далеко, в туманном будущем, а в настоящем – только встречи украдкой; стихи, которые он писал ночью, не в силах уснуть, и рвал поутру; жаркие сны, в которых грезы мешались с явью; наивные подарки… Этот запон ему подарил Гразмани. Они были «братьями» в ложе «Добрый пастырь». Когда он обронил, что к фартуку приложила руку его жена, Ясинский вспыхнул. Гразмани хотел, чтобы в Вильне тоже появились женские ложи, как в Варшаве, где Юлия Потоцкая руководила работой «сестер». Он уже видел Теклю, свою жену, своей «сестрой». Но Якуб не желал этого… Текля, кохана, ангел мой…