Он встал и быстро надел плащ. Поцеловал ее в лоб. На миг к нему вернулась прежняя нежность, которую он тщетно пытался найти в себе всего лишь четверть часа назад. Глаза у Ханки были нежные, чистые. Наверное, она любила его в этот момент. Он почувствовал щекотание под веками. Выходя из подъезда, вспомнил, как она обрадовалась, когда он ей впервые сказал, что они поженятся. Это его успокоило. Только сейчас он почувствовал себя настоящим мужчиной. «Я ломаю себе голову над всякой всячиной, — подумал он, — а она там, наверное, лежит и все думает о том, что я с ней сделал, и, наверное, все беспокоится о своем животе…» Размышляя об этом, он дошел до бульвара, после чего ускорил шаг. «Надо это уладить сразу же», — подумал он, входя в здание воеводского комитета.
Да, в течение многих лет он оставался наивным молокососом, а жизнь то и дело сталкивала его с фактами, которые ошеломляли его или повергали в смятение. Взять хотя бы тот случай, когда на официальном приеме он вдруг увидел одного из бывших окшеевцев. Он смотрел на этого человека, одетого теперь щегольски и державшегося так, будто всю свою жизнь он занимался одними только благодеяниями, и некоторое время не верил собственным глазам. Если бы имел при себе оружие, выстрелил бы в него не задумываясь. В конце концов он отозвал начальника управления госбезопасности в сторонку и все ему выложил. Начальник улыбнулся, похлопал его по плечу и пригласил в курительную. Там он рассказал о таких фактах и событиях, в свете которых облик этого человека с каждой минутой становился все светлее и светлее. Под конец он сказал, что люди могут изменяться и иногда необходимо оказывать им доверие. Если бы не тот факт, что эти доводы высказывал человек, которому Стефан доверял, то он, наверное, подумал бы, что это ему снится. Тем не менее он долго не мог успокоиться. Его то и дело обуревали подозрения, что именно этот элегантно одетый парень убил сестру Ханки. Потом из-за перегруженности работой он забыл об этой встрече, но все-таки в его душе остался от нее осадок, какая-то щемящая сердце боль, какое-то недовольство самим собой.
Это были не самые лучшие темы для размышлений. Дыхание Стефана стало тяжелым, прерывистым, и больной почувствовал себя плохо. Он попытался заставить себя думать о достижениях в работе, которые доставляли ему удовольствие и которыми он гордился. Однако радостные события куда-то исчезли из памяти. Очевидно, прогрессирующая болезнь парализовала нервные центры, ведающие инстинктом самозащиты. Прошло несколько часов, прежде чем он заснул тяжелым, мучительным сном.
Медсестра впустила целую делегацию сослуживцев, коллег и друзей. Они принесли с собой всякую всячину и цветы и старались вести себя так, словно все было в полном порядке: веселые, они говорили о том, с каким нетерпением ждут его возвращения на работу. Однако Стефан знал, что это прощание. В этой игре он старался как можно лучше подыгрывать партнерам и, пожалуй, вполне справился с ролью.
Но этот визит повлиял на него далеко не самым лучшим образом. Он ощущал ужасающую пустоту своей палаты; пустота была осязаемой, давила на него, причем ему казалось, что он лежит на листе белой жести. Он подумал, что вот теперь жизнь смыкается над ним так же, как вода над брошенным в нее камнем, и что совсем скоро, может быть через мгновение, уже не останется даже следа от кругов на воде. А рядом уже видны новые волны: этот доктор со своей смешной молодой женой и эта медсестра, которая наверняка мечтает сейчас о свидании со своим парнем и охотно ушла бы отсюда, от постели умирающего. Он почувствовал, что сейчас ему очень хочется жить, что теперь он лучше знает, как надо поступать, но вынужден уйти.
Его семейная жизнь тоже сложилась в общем неудачно: личные дела он откладывал на «потом», поскольку первостепенной задачей считал работу. В течение многих лет он понятия не имел о том, чем занимается Ханка. Поскольку ребенок был здоров, чисто одет, а жена никогда не жаловалась, он думал, что все в порядке. У них была квартира, они были вполне сыты, вот только не было времени на семейную жизнь. Вообще он все время вел себя так, будто был по-прежнему холостяком: встречались они редко, чаще всего за ужином, очень поздно вечером, когда усталость и предстоящая на другой день работа требовали сна.
Он до сего времени так и не мог понять, почему она чувствовала себя несчастной. По сути дела, он знал ее не лучше, чем свою секретаршу.
Он дотянулся до кнопки звонка. Через несколько секунд, показавшихся ему страшно долгими, в палату вошла Марта.
— Сестра, мне хочется выйти на террасу, — сказал он. — Погода такая хорошая.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Однако ему показалось, что его просьба смутила ее. Она ответила:
— Ну конечно, пожалуйста. Сейчас я помогу вам встать.