Польский рассказ

Он снял плащ и повесил его в шкаф. Ханка продолжала стоять около двери. Как всегда после долгой разлуки, им было как-то неловко. У Стефана смущение постепенно перерастало в злость. Ведь ему еле-еле удалось выкроить для себя несколько часов, так что он вовсе не был намерен тратить это время впустую. Ханка вглядывалась в его лицо, словно хотела угадать, какое у него настроение. Вдруг она улыбнулась:

— Подожди, я поставлю чай… Ты устал.

Не успел он запротестовать, как она уже засуетилась около посудного шкафчика. Как обычно, под влиянием ее улыбки злость его улетучилась. В последнее время его все чаще приводило в восхищение то, как она умела владеть своими нервами. Он наблюдал за ее движениями с пристальным вниманием, которое естественно при подобных обстоятельствах. Его охватило чувство нежности. Тем временем Ханка вынула из шкафчика стаканы, поставила на стол сахар и печенье и налила в чайник воды из крана. В ней всегда таилось что-то такое, к чему он никак не мог подобрать ключик. Иногда это его нервировало, но чаще интриговало. Впрочем, спустя некоторое время Ханка, как правило, сама раскрывала секрет, и всегда оказывалось, что причина ее таинственного вида была самой что ни на есть обыкновенной: волнение, тревога или грусть. Обычно во время таких приливов нежности он резко отстранялся от нее, пытаясь превозмочь возбуждение.

— Последнее время мы постоянно какие-то нервные, — сказала она, ставя чайник на стол. — Все время что-то не так. Ты тоже это чувствуешь?

— Это верно, — ответил он.

— Чего-то не хватает.

— Просто нас мучит эта ситуация.

— А может, мы уже не любим друг друга? — спросила Ханка.

— Глупости говоришь! — воскликнул он, наклонил ее вместе со стулом к себе, так что ее голова прижалась к его плечу, и провел рукой по ее бедрам. Она вырвалась от него.

— Подожди, не сейчас… прошу тебя, не сейчас.

Он отпустил стул на место.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось, но я уже больше не могу здесь: мне хочется жить нормально.

— А мне, ты думаешь, не надоело все это? Только нужно еще немножко подождать — и мы поженимся. Из-за этой запарки даже о жилье подумать некогда.

Она отошла к окну и лишь там расплакалась по-настоящему. Немного погодя он подошел к ней и молча начал гладить ее лицо, даже вынул носовой платок и стал вытирать ее мокрые щеки. Однако на месте вытертых слез моментально появлялись новые и, растекаясь по ее неровно напудренному лицу, оставляли мокрые пятна. Она вздохнула.

— Почему ты это от меня скрываешь, Ханка?

— Сначала я ждала. Все ждала и не могла дождаться, когда наступит новый день и подтвердит ошибку. Ну а потом я стыдилась, не хотела морочить тебе голову, думала: а вдруг это у меня просто истерия?.. Ты сердишься?

— Ну что ты! Но все-таки мне ты могла бы сказать… Мы ведь ничего не должны скрывать друг от друга.

Ему было стыдно, что он не заметил этого раньше. «Сопляк я и больше никто, — с досадой подумал он. — Ни черта не смыслю во всех этих делах!»

— Мы должны что-нибудь придумать. Не беспокойся, — сказал он нерешительно.

Он поднял Ханку и уложил в кровать. Она притянула его к себе. Он не знал, что ей сказать, вообще не мог собраться с мыслями и лишь гладил ее машинально по голове. Ханка, по-видимому, тоже предпочитала молчать. Она лежала с грустным выражением лица и глядела в потолок. Глаза ее были поблекшие, унылые, как дождливые сумерки. Неожиданно она поднялась и села на постели, обхватив руками колени.

— Я совсем иначе представляла себе появление нашего первого ребенка.

Он не мог признаться ей в своей растерянности. Он так неожиданно стал отцом, и ему казалось, что он совершенно не годится для этой роли. Он был зол и на себя, и на Ханку за их общую неосторожность. Вдруг он представил себе все эти дела, совершаемые в темноте, и его захлестнуло чувство брезгливости. Он машинально взглянул на Ханкин живот, чтобы убедиться в достоверности ее слов. Она покраснела, прикрыла живот руками, а потом крепко прижалась к нему.

— Может, ты теперь жалеешь? — спросил он.

— Я всегда этого боялась, но не хотела тебе говорить. Боялась, что ты поймешь меня не так, как нужно. Да и условий-то не было для такого разговора Мы ведь так редко видимся, нам так редко удается побыть наедине. Я часто задавала себе вопрос, люблю ли я тебя, но это бывает только тогда, когда тебя здесь нет, когда я жду тебя и чувствую лишь то, как ноет все мое тело. Но когда ты приходишь, я думаю только об одном. Это и есть единственный ответ на тот вопрос. И награда за постоянное ожидание… А теперь я все время ощущаю свой живот.

— Так я пойду, — сказал он. — Еще сегодня хочу успеть поговорить о жилье. Надо начинать с этого.