Польский рассказ

Он двигался автоматически, словно заведенный. Оступался в колеи, спотыкался о редкие пучки травы, до боли кособоча сапоги на потертых ногах.

Тем временем деревья, растущие по обочинам дороги, исчезли, и Сверк очутился в чистом поле, ничем не заслоненный, скрываемый лишь туманом усталости (так ему, по крайней мере, чудилось), застилавшим глаза. До Жабинки оставалось еще добрых полкилометра. Дорога здесь слегка поворачивала, и поэтому бежать следовало прямо, навстречу огню заходящего солнца. Перед глазами теперь пылал багрянец, точно их залило кровью, поля зарозовели. Сверк радовался этому. На фоне пылающего диска трудно издали различить бегущего человека. Он понимал, что еще рановато делать даже минутную остановку, чтобы оглядеться по сторонам и поправить ношу на спине. Пока что слишком близко была деревня, откуда доносились одиночные, подхлестывающие его выстрелы. Попробовал заговорить с Жельбетом. Тот долго не отзывался, наконец простонал сиплым от лихорадки голосом:

— О господи…

— Потерпишь еще немножко? — спросил Сверк.

— Постараюсь, — прохрипел раненый. — Но дьявольски больно.

— Ничего. Держись, старина. Я сам бегу из последних сил…

Он несколько раз заверил раненого, что они спасутся, но тот больше не подавал голоса. Походило на то, что снова впал в беспамятство…

Подгоняемый его состоянием, Сверк делал все, что мог, чтобы продвигаться быстрее. Кровь собственная и чужая зачернила ему всю гимнастерку на спине, запеклась студенистыми сосульками и, сбегая по ним торопливыми каплями, щедро кропила землю. Пятнистый след тотчас же припорашивала пыль. Царила полнейшая тишина. Выстрелы в деревне умолкли, дыхание бегущего делалось все прерывистей и тише, только ослизло хлюпало слепленное кровью тряпье.

Солнце, которому давно полагалось исчезнуть, если мерить время величиной затраченных усилий, застряло словно бы на самой грани горизонта и, угнездившись в мягком углублении на вершине одного из холмов, лежало неподвижно, словно кто-то нуждался в его багряном отблеске. Противоположный край неба, возможно отмеченный какими-то предвестниками сумерек, мало интересовал Сверка. Мир для него сузился. Реально было только то, что ждало впереди. Позади оставались страх и дурные предчувствия, позади таились угроза погони и враг…

Барковицы лежали километрах в четырех от Жабинки. В холмистой Меховщине такого расстояния было достаточно, чтобы обе деревни не видели друг друга. Тут поля были еще сравнительно ровные. Только приблизительно на полпути между этими деревнями пробегала поперечная более или менее заметная гряда, за ней поля шли под уклон. Сверк проезжал здесь когда-то. Он помнил Жабинку, расположенную в долине. Сразу же за ее околицей подымался лес. Этот лес был целью его трудов. Правда, имелся еще один лесок, даже несколько ближе, но в стороне, следовательно, выбора у Сверка не было.

Несмотря на поздний час, дрожал прогретый за день воздух. Желтая, ноздреватая глина пестрела черным кружевом трещин, земля заскорузла после неведомо когда выпавшего дождя, что не помешало пшенице вымахать на тридцать с лишком сантиметров и залосниться сочной зеленью. Только на дороге глина была растерта в сухой, летучий прах, покрывавший колеи и человеческие следы, скрадывая их контуры. Деревья давно кончились; они едва маячили позади, как далекая темная изгородь. Ничего уже здесь не росло, кроме травы, обрамляющей обочины. Была это трава золотушная, бесцветная, словно едва выбравшаяся из-под весенних снегов. Сквозь пыльный покров она проглядывала, будто позеленевший от времени металл. Полнейшая нагота этих полей, лишенных растительности вплоть до горизонта, производила угнетающее впечатление. Не смягчали его краски, которыми солнце расцветило складки межи.

Сверк бежал, не сбавляя шага. Слегка посвежевший воздух приносил некоторое облегчение. Несмотря на лихорадку, мысль начинала работать четче. Он приближался к гребню, который давно приметил. Это был уже знакомый ему высокий увал с пологим обратным скатом. Межа могла в какой-то мере прикрыть его со стороны Барковиц, тем более что вся заросла колючей ежевикой. Именно об этом он и помышлял: тут надо передохнуть. Только теперь, предвидя возможность отдыха, Сверк понял, что дальше не пробежал бы и метра. Шагая, как пьяный, он свернул с дороги, топча зеленую пшеницу и мягкую глину поля. Спотыкался, задевая ногами кусты, но было безразлично, — ведь наконец он карабкался на гребень, уходил под его прикрытие. Не обращая внимания на шипы, с треском цеплявшиеся за гимнастерку, он присел, опустил Жельбета на землю и зарылся лицом в хрустящие стебли…

Пролежал он так довольно долго. Минуло, пожалуй, добрых полчаса. Стояла такая мертвая тишина, словно он очутился в каком-то ином мире, где все спокойно и нечего опасаться за будущее. Прямо над ним мерцали три белых звезды, точно карбидные лампы. Надвигалась ночь, сырая, сапфировая, бодрящая. В стороне Барковиц мельтешили искры, Жабинку он не видел.