Польско-литовская интервенция в России и русское общество

«Великое» посольство, получив благословение от патриарха в Успенском соборе, покинуло Москву 11 сентября ст. ст., и на протяжении оставшейся части месяца посольский караван медленно двигался на запад по смоленской дороге, с трудом собирая продовольствие на свое содержание в разоренной войной местности[843]. Еще не доехав до Смоленска, 30 сентября послы отправили в Москву отписку с очень важным и неприятным сообщением.

Послы сообщали, что в королевский лагерь приезжают многие русские дети боярские, которые получают от короля грамоты на поместья и вотчины, после того как принесут присягу на имя короля и королевича. Кроме того, как выяснили послы, такой же двойной присяги король требует и от тех дворян, которые уже ранее принесли присягу на имя королевича, а также от жителей осажденного Смоленска[844]. Это сообщение показывает, что для членов Боярской думы — участников посольства, деятельность королевской канцелярии, начавшаяся уже в феврале 1610 г., ранее оставалась неизвестной — они явно сообщали о ней в Москву как о неожиданной новости.

Новость эта, несомненно, должна была стать для послов неприятной неожиданностью. Заключенный в августе 1610 г. договор, несмотря на принесенную присягу, не давал королевичу Владиславу никаких прав на власть в России до тех пор, пока окончательно не будет решен вопрос об условиях, на которых он будет править страной. Что касается отца будущего монарха, то какое-либо его участие в управлении Россией вообще не предполагалось и никаких прав в этом отношении заключенное с гетманом соглашение ему не предоставляло. Действия Сигизмунда, раздающего пожалования русским людям и требующего от них присяги на свое имя, показывали, что он не желает согласиться с таким положением дел, не считает себя связанным с условиями августовского договора и готов навязывать русской стороне желательные для него решения. Все это не обещало русским дипломатам легких переговоров.

7 октября послы прибыли в королевский лагерь под Смоленском[845], но здесь не торопились с началом переговоров. Лишь 12-го состоялся официальный прием у короля, на котором послы передали официальную просьбу русских «чинов», чтобы король «пожаловал, дал на Московское государство сына своего королевича Владислава». В соответствии с данным им наказом послы просили, чтобы королевич «крестился в нашу православную веру греческого закона» и как можно скорее направился в Москву[846].

Настоящие переговоры начались 15 октября. На этой встрече дьяк Т. Луговской зачитал текст условий, на которых московские «чины» соглашались передать Владиславу власть над Россией и по которым во время переговоров в августе не было достигнуто договоренности[847]. Русские предложения охватывали, как было показано выше, широкий круг вопросов, однако в своем ответе сенаторы сосредоточили свое внимание лишь на той части предложений, которые предусматривали вывод польско-литовских войск из России. Сенаторы заявили, что это совершенно невозможно. В России продолжается Смута, и король не может дать сына на «неуспокоенное» государство. Он намерен идти с войском на Калугу против «вора» и так положить конец Смуте. Когда в России наступит «успокоение», король направится на сейм просить согласия сословий на отъезд Владислава в Россию[848]. Такой же позиции придерживалась польско-литовская сторона и на последующих встречах.

Это был, по существу, отрицательный ответ на предложения русской стороны договориться об условиях, на которых Владислав мог бы править Россией, и скорей прислать принца в Москву. Наоборот, предложенный план действий отодвигал решение вопроса на неопределенный срок, так как время созыва сейма не было установлено даже приблизительно.

Выдвигая на первый план вопрос о мерах по «успокоению» страны с помощью польско-литовского войска, сенаторы явно следовали тактике, предложенной составителем «Рассуждения» — ставить перед послами трудные для решения вопросы и тем содействовать затягиванию переговоров. Неслучайно на встрече 20 октября перед послами был поставлен и вопрос о возмещении военных расходов, которые несла Речь Посполитая ради «успокоения» Московского государства[849].

Однако для выдвижения таких предложений и, в частности, плана похода самого короля на Калугу были и другие причины, связанные с положением, сложившимся к началу мирных переговоров на территории Северской земли.