Польско-литовская интервенция в России и русское общество

Первой социально значимой группой русского общества, проявившей заинтересованность в получении пожалований от Сигизмунда III, стала верхушка ржевского и зубцовского дворянства, тот круг детей боярских, которые посетили лагерь под Смоленском 18 февраля. После этого у них — по-видимому, прежде всего у их предводителей, семьи князей Шаховских — установились достаточно тесные связи с королевским двором. В книге расходов под 25 февраля помещена запись о выплате денег двум братьям Шаховским (сыновьям князя Леонтия?), которые были посланы к жителям Рославля, чтобы убедить их принести присягу королю[478]. Возможно, от них и стало известно о начавшейся раздаче пожалований, и после этого ржевские и зубцовские дворяне снова направились в королевский лагерь[479]. 2 марта из канцелярии Сигизмунда III были выданы грамоты на владения князю Леонтию и почти двум десяткам прибывшим вместе с ним дворян. Сохранившийся в реестре королевской канцелярии полный текст грамоты кн. Леонтию Шаховскому показывает, что в формуляр пожалований были внесены некоторые изменения. В грамоте отмечалось, что князь Леонтий «бил челом» королю, чтобы его «под зверхность …господарскую» приняли. И король, принимая во внимание, что князь «службою своею удался и хрест на том целовал», что ему и сыну его «Владыславу королевичу верою и правдою служити и прямити мает», подтвердил Шаховскому пожалования «прежних великих господарей Московских, продков наших»[480]. По этому формуляру и выдавались в дальнейшем грамоты из королевской канцелярии[481].

Текст грамоты не оставляет сомнений в том, как трактовали в окружении короля присягу, которую приносили бояре и дети боярские, участвовавшие в заключении февральского договора. Эта присяга в их понимании означала то, что эти люди тем самым признавали себя «подданными» Сигизмунда III, и выдача королевских грамот должна была в их представлении закрепить эти отношения.

Многие из детей боярских ходатайствовали не только о подтверждении своих прав на владения, но и о передаче им поместий других лиц. Так, князю Леонтию были переданы поместья других людей в Ржевском, Вяземском и Зубцовском уездах[482]. Кн. Семен Шаховской получил поместья разных лиц в Торопецком и Порховском уездах[483]. Этот пример показывает, что уже при выдаче своих первых жалованных грамот Сигизмунд III охотно раздавал земли на территориях, находившихся за пределами его реальной власти.

Однако за этим визитом вовсе не начался массовый приток детей боярских (хотя бы из занятых королевской армией западных уездов) с просьбами о пожалованиях[484]. Зато с 30 марта стали хлопотать о пожалованиях члены тушинского посольства. К этому времени развал тушинского лагеря зашел уже столь далеко, что членам посольства стало ясно, что лишь дальнейшее сближение с Сигизмундом III может гарантировать им сохранение того социального статуса, который они достигли на службе Лжедмитрия II. Пожалования короля (как бы они ни были сомнительны с юридической точки зрения) в сложившейся ситуации могли быть единственной гарантией того, что этот статус удастся сохранить.

Глава посольства, боярин М. Г. Салтыков, и члены его семьи проявили при этом известную сдержанность, ограничившись подтверждением прав на уже имевшиеся у них владения[485]. Другие, однако, постарались извлечь из сложившейся ситуации максимум выгоды. Так, стольник кн. Ф. Ф. Мещерский, ставший окольничим Лжедмитрия II, ходатайствовал о передаче ему не только целых дворцовых волостей в Обонежской пятине и Переяславском уезде, но также сел, принадлежавших Архангельскому собору в Московском Кремле и Кирилло-Белозерскому монастырю[486]. От думных людей, подобных Мещерскому, не отставали и дьяки. Купец из Погорелого городища Федор Андронов, ставший влиятельным дьяком при дворе Лжедмитрия II, выхлопотал пожалование ему его родины — Погорелого городища и еще двух волостей в Старицком уезде[487]. Все эти пожалования рисуют картину весьма неприглядного морального облика большей части представителей той общественной группы, которая пока являлась главной опорой Сигизмунда III в русском обществе.