Польско-литовская интервенция в России и русское общество

За время с 22 февраля по 20 июня из королевской канцелярии было выдано 132 грамоты с подтверждениям прав на владения. Если отбросить от этой цифры несколько десятков пожалований, полученных ржевскими и Зубцовскими дворянами, с одной стороны, и членами тушинского посольства — с другой, то приходится констатировать, что очень немногие дети боярские, даже из уездов, занятых королевской армией, оказались заинтересованы в подтверждении прав на владения со стороны новой власти. Так, по наблюдениям В. П. Мальцева, за время с февраля по июль 1610 г. всего девять смоленских помещиков ходатайствовали о получении грамот от короля. Все они принадлежали к низшим слоям смоленской дворянской корпорации (пятеро из них даже не числились в смоленской десятне 1606 г.). Как отметил тот же исследователь, все они получили очень щедрые пожалования, на которые в обычных условиях они никак не могли рассчитывать[488]. Эта деталь показывает, что новая власть прилагала усилия по привлечению на свою сторону местных детей боярских, но усилия эти значительным результатом в то время не увенчались. К тому же далеко не всех, получивших грамоты из королевской канцелярии, можно причислить к искренним сторонникам короля Сигизмунда III или Владислава. Так, после сдачи Новгорода-Северского местный воевода М. Карпов и ряд помещиков посетили лагерь под Смоленском и 20 апреля получили от короля грамоты на владения[489]. Сомнительно, однако, чтобы новгород-северские помещики, получившие эти грамоты в таких обстоятельствах, действительно испытывали добрые чувства по отношению к Сигизмунду III.

Для этой сферы отношений также характерна была определенная двусмысленность. Сигизмунд III выдавал грамоты как «король польский и великий князь литовский», просьба же о подтверждении прав на землю трактовалась как желание «короля его милости иметь своим паном», однако дети боярские, только что принесшие присягу королевичу Владиславу, явно рассматривали их как охранные грамоты, которые должны быть подтверждены будущим царем.

Одной из главных целей похода было взятие Смоленска. Именно под стенами этого города находились в первой половине 1610 г. главные силы королевской армии. Однако никаких значительных успехов за это время королевская армия добиться не смогла. По наблюдениям историка смоленской обороны В. П. Мальцева, с марта по конец июля 1610 г. в военных действиях наблюдалось определенное затишье. Велась главным образом минная война, не приносившая польско-литовской стороне заметных результатов. В распоряжении польских военачальников не было таких осадных орудий, которые могли бы нанести серьезный ущерб стенам смоленской крепости. Такие орудия были привезены из Риги лишь в конце мая 1610 г., и только в конце июля был начат систематический обстрел крепости[490].

Наблюдения и выводы В. П. Мальцева в этой их части опираются на анализ такого важного источника, как дневник похода Сигизмунда III. Следует, однако, учитывать официальный характер этого источника, который, как отметил его последний издатель, составлен лицом, принадлежавшим к королевскому окружению; фрагменты из него публиковались в Вильне еще в 1610 г.[491] Поэтому важно, что теперь есть возможность сопоставить сообщения дневника со свидетельствами неофициального происхождения. Имеем в виду достаточно откровенные по содержанию письма, которые писал из лагеря под Смоленском Якуб Задзик. Позднее сделавший большую карьеру (он стал коронным канцлером, а затем краковским епископом), автор писем был в то время молодым сотрудником королевской канцелярии, информировавшим о положении дел под Смоленском своих патронов — хелминского епископа В. Гембицкого и вармийского епископа Ш. Рудницкого[492].

Внимательный и интеллигентный свидетель высказывал серьезное неудовлетворение положением дел в лагере под Смоленском. 19 июня он писал, что, хотя пушки из Риги и доставлены, но нет необходимого для штурма количества пехоты, «хотели бы эту дыру казаками затыкать»[493]. Сообщая через две недели о начавшейся установке пушек на позициях, он давал такую общую оценку положения дел: «В лагере тот же порядок, что и раньше, такие же убийства, такое же своеволие»[494]. Близким по общей оценке было и следующее письмо, написанное через несколько дней. В нем Задзик с негодованием писал, что целая неделя ушла на споры, где поставить батареи, а войско только требует жалования: «Нет ничего основательного, ничего фундаментального, все что начинаем, — так из рук и падает». Хотя пушки в конце концов были поставлены, обстрел крепости не начинали, ожидая прихода казаков[495]. Когда казаки, наконец, прибыли, их оказалось гораздо меньше, чем ожидалось: часть погибла в боях за Брянск, часть с дороги ушла грабить окрестные села[496]. У осаждающих, как видим, вплоть до середины июля 1610 г. не было никаких реальных возможностей для того, чтобы силой овладеть Смоленском.