Польское Наследство

— Да. Аржей пятьдесят по Сизой Тропке, через Сраный Мост.

— Заключаю по названию, что Тропка — не хувудваг.

Воевода засмеялся.

— Настолько не хувудваг, болярин, что страшно делается. Особенно ночью. Дело твое, но лучше бы ты у нас остался.

— Зачем? — удивился Гостемил. — Уж не думаешь ли ты, что мне в ваших палестинах полюбилось что-то? Два крога на весь город, писцов нет, скоморохов нет, единственный священник — и тот сбежал, и я его понимаю и, будь я священником, тоже сбежал бы.

— Видишь, болярин, все это можно исправить. Будь у нас посадником.

— Посадника назначает Ярослав.

— Временным. А когда Ярослав приедет, мы его попросим, чтобы он тебя определил на постоянную должность. Слышишь, ворота трещат? Это народ в детинец ломится — лицезреть своего спасителя.

Гостемил поморщился.

— Ладно, — сказал он. — Куда вы запихали пленников, пока я мыться ходил?

— В узилище.

— Это где?

— Это там.

— Я возьму себе двух.

— Дело твое, болярин. А по мне, так в холопы эти люди не годятся.

— Посмотрим.

— Которых двух?

— Главного и его помощника.

Воевода странно посмотрел на Гостемила.

— Помощник — еще куда ни шло. Но главного? Ты отвернешься, тут он тебя и прирежет, болярин.

Гостемил подумал, что в словах воеводы в первый раз за время их знакомства звучит здравый смысл.

— Хорошо. Вот что… до суда…

— До суда.

— Возьму только помощника.

— Кто-то из ратников слышал, — интимно сказал воевода, — что они дети какой-то… Зибы, что ли… и кто-то подметил, что главный…

— Ратникам сплетничать не пристало, — наставительно сказал Гостемил. — Но нет. Ни в каком родстве ни с какой Зибой я не состою, конечно же.

— Да, я понимаю.

Вскоре Гостемилу привели безбородого помощника со связанными сзади руками. Гостемил поблагодарил ратников и воеводу и положил руку помощнику на плечо. Помощник вздрогнул и хотел вывернутся, но боль в запястьях, локтях, бицепсах очень мешала.

— Конь мне нужен.

Тут же нашелся и конь — воевода рад был услужить Гостемилу в любой прихоти. Помощник стоял рядом с Гостемилом и смотрел в одну точку.

— Слушай меня, Ширин, — сказал Гостемил тихо. — Сейчас я сяду на этого коня… вот, того, которого ратник отчитывает за то, что он ему сапоги обосрал… Сяду на него, а тебя возьму под мышки и перекину через седло. Будто ты мой личный пленник. Персональный. И мы выйдем из детинца. Там будет много восторженных криков. Я повезу тебя в крог, где я остановился. И там ты будешь в безопасности. Если я выведу тебя отсюда пешком, тебя просто разорвут на части.

— Славянское говно, — сказал безбородый помощник.

— Тебе понятно то, что я только что сказал?

— Нет у вас, свиней, больше удовольствия, чем кого-то унизить.

— Не думаю, что это чисто славянская страсть, — заметил Гостемил. — Эй, дайте сюда коня! Сколько можно его отчитывать, наставники доморощенные, аристотели!

Ему подвели коня. Гостемил вскочил в седло, наклонился, взял пленника под мышки и, легко его подняв, перекинул через луку.

— Воевода!

— Да, болярин!

— Пусть приберут тут в столовой, а завтра в честь освобождения города дадим хвест! Зови смердов с едой, а повара я даю своего — лучшего в округе!

— Здрав будь, болярин! — закричали несколько ратников, радуясь.

Открыли ворота. Конь попытался выразить свое мнение по поводу веса всадника и дополнительного веса пленника, но Гостемил шлепнул его по загривку, и конь понял, что в данном случае его мнение не имеет веса. Восторженная толпа запрыгала, завопила, полетели в воздух черниговские старомодные, кособокие шапки. Гостемил поднял руку, приветствуя.

— Расступитесь, люди добрые, — сказал он народу милостиво. — Везу чудище диковинное к себе, мучить буду.

Люди засмеялись. Гостемил, боясь, что в толпе кто-нибудь ненароком, а то и специально, повредит пленнику болтающуюся голову, пустил коня рысью. Прибыв в Татьянин Крог, он ввел коня под узцы на задний двор и стащил пленника на землю. Шапка пленника, отороченная густым темным мехом, оказалась привязана тесемками.

— Руки, — сказал пленник слабым голосом, и добавил какое-то арабское слово.

Гостемил вынул кинжал и разрезал веревки, стягивавшие руки пленника до предплечий. И повел в спальные помещения в обход крога. Навстречу им выбежали возницы и Нимрод.

— Брысь, — сказал им Гостемил.

— Болярин! — взмолился Нимрод. — Мы тут думали…

— Я вас не за думы при себе держу, думать вам не положено. Убирайтесь.

Заведя пленника в спальню, он задвинул засов, сбросил сленгкаппу, стащил бальтирад вместе с подаренным ему воеводой свердом, и сел на ложе. Пленник стоял перед ним, руки висели безвольно по бокам.

Затем одна рука потянулась к шапке. Тесемки не слушались — запутались. Гостемил снова встал, сжимая зубы, чтобы не крякнуть — он устал. Кинжалом — пленник отшатнулся, и Гостемил схватил его за плечо — он разрезал тесемки. Темно-коричневые волосы, слипшиеся от подсохшего пота, подстриженные скобкой, упали вниз, не достав двух пальцев до плеч. Несмотря на то, что ростом пленник превосходил среднего мужчину, в плечах был широк, осанкой прям, стоял, расставив ноги, видно было, что он — женщина.