Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Мы все делаем друг другу больно, но с годами просто забываем об этом, ведь охота есть охота, и в ней четко выражена вековечная связь между мужчиной и женщиной, так что действительно: самая правдивая книга, написанная об отношениях полов, должна называться «The Cunt and the Cunt–chaser», вот только она никогда не будет написана, потому что есть и другие женщины, кроме так называемых @gbpljyj; tr@.

Они — лучшие из тех, кого мне доводилось знать и кому я до сих пор представлен. Но будучи такими умными, такими самодостаточными и сильными в своей слабости, они способны прекрасно обходиться без нас, за исключением тех определенных жизненных моментов, когда мы просто физически необходимы — ведь не всем и не всегда доставляют удовольствие как вибраторы, так и фаллоимитаторы.

Вот это и есть истинные женщины, те нежные и неукротимые создания, общение с которыми балансирует между партнерством и противоборством, в котором отнюдь не мы берем верх, ибо отчего–то они умудряются на самом деле знать про нас что–то такое, чего мы никогда не узнаем о них. Ни с женской, ни с мужской, ни с какой иной точки зрения.[34]

26. Про drinks&drugs

Тема, что называется, всей жизни.

Плотно закрытая раковина, изнутри до сих пор заполненная страхом.

Если разжать створки, то на одной будет написано DRINKS,

на другой‑DRUGS.

Шерочка с машерочкой, отчаянные любовники, кружащиеся в смертельном танго.

Хотя как по настоящему танцуют танго, я видел только в кино[35] и по телевизору.

Щелчок же включаемого/выключаемого ТВ похож на щелчок, звучащий в твоей голове после нужной дозы спиртного. Только так пьют настоящие алкоголики — не для кайфа.

Для того, чтобы отрубиться и очнуться уже внутри самой раковины, в полной темноте, сквозь которую оттуда, с воли, доносятся странные, невнятные крики, может, это орут чайки, прилетевшие из морей твоего детства, может, что еще, но только все равно ничего не увидеть, кроме темноты, разве что — да, свою тень, клон, подобие, жуткую рожу из мрачной комнаты смеха.

Между прочим, есть такие раковины, тридакны[36], их еще называют «раковины–убийцы» — стоит ныряльщику замешкаться, как они закрывают створки с такой силой, что уже не вырваться.

Я вижу все так отчетливо, будто это происходи сейчас. Он садится в такси, хотя даже не отображает этого. Пил весь вечер — водка, сухое вино, снова водка. Пока, видимо, бутылки не опустели.

«В МИРЕ НЕТ ЗРЕЛИЩА УЖАСНЕЙ ПУСТОЙ БУТЫЛКИ! РАЗВЕ ЧТО ЗРЕЛИЩЕ ПУСТОГО СТАКАНА!»

Малкольм Лаури[37]

Сколько он выпил тогда, бутылку, две? Да какая разница, главное — услышать щелчок. Это всегда для него было самым главным.

Я до сих пор хорошо помню, как он, оказавшись в Ереване в самом начале восьмидесятых, немного посидев в баре гостиницы, поднялся в номер с приятелями. У них было прикуплено несколько бутылок тех настоящих армянских коньяков, которые можно было купить или в самой республике или — лишь за границей. На закуску нашлись две банки свиного чешского паштета, коньяк же разливали в простые граненые стаканы, а вместо лимона заглатывали его водой из водопровода. Коньяк восьмилетней выдержки, десятилетней, пятнадцатилетней…

САМОЕ ГЛАВНОЕ — ЧТОБЫ УСЛЫШАТЬ ЩЕЛЧОК!

Про щелчок очень много писал Ф. С. Фитцджеральд в своем «Крушении», когда тем поздним осенним вечером я в беспамятстве ввалился в такси, то оставалось еще несколько лет до прочтения этой книги.

Хорошо еще, что временами у него хватало сил читать.

Мне трудно сейчас сказать, куда он ехал. Да он и сам этого не знал.

Но вот такси остановилось и он вышел из машины.

Еще будучи там, в полной темноте, внутри зловонной раковины, мое отражение, клон, жалкое подобие, скалящее рожи в жуткой комнате уродливого смеха.

Ничего не помня и не соображая.

Когда же голова вдруг прояснилась, то он понял, что ему приходит конец.

Слева на него надвигался поезд, справа, бессмысленно грохоча колесами, мчался другой.

Два поезда шли навстречу друг другу.