Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Он стоял боком, между вагонами, в совсем еще недавно белом, а теперь заляпанном грязью плаще и с чьим–то портфелем в руках, не его портфелем, чужим.

ОН УНЕС ЧУЖОЙ ПОРТФЕЛЬ!

Поезда прошли и он увидел огни.

Он стоял на мосту, рядом начиналась дорога в аэропорт. Как он здесь оказался — я все еще не знаю. И никогда не узнаю. Но мне тогда стало страшно, первый раз в жизни, вот только — не в последний.

Про поезда — это не метафора, это действительно произошло осенью то ли 1978‑го, то ли 1979‑го, то ли 1980‑го годов.

Еще много лет мне временами становилось страшно. Иногда два, а то и три раза в неделю. Под конец — почти непрерывно, не жизнь, какой–то оголтелый комок страха. Клубок. Лабиринт. Все та же мрачная комната смеха.

В это время я уже пил практически не переставая. С работы из издательства меня должны были скоро уволить, но мне было все равно. Я выходил из дома и шел в гастроном, в отдел «соки–воды». Стакан сухого яблочного вина по 48 тогдашних копеек. Потом — в автобус и до конторы. Рабочий день с 8.30., в 9.00 уже открывался буфет в столовой по соседству. 150 коньяка или 200 водки. Дальше — еще, пока не щелкнет.

Днем меня кто–нибудь отправлял домой. Или я сам добирался. И засыпал: в кровати, в коридоре, на лестничной площадке. То есть, засыпал там, куда хватало сил добрести.

Створка раковины с надписью drinks.

Я не пью уже двадцать лет, с 4 октября 1984 года.

Алкоголики бывшими не бывают — через девять лет после первой завязки я попробовал, тогда только появилось итальянское «асти–спуманте». Через три месяца нажрался так, что блевал двое суток, после чего не выношу даже запаха.

НО ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЕ!

Есть и вторая створка,

DRUGS,

это даже не раковина, это бездонная дыра.

Черная пропасть, провал в люциферову бездну.

Что–то принимать я начал, еще когда пил — таблетки то с возбуждающим, то с расслабляющим свойством.

Это уже не щелчок, это сладкий туман, когда не жизнь, сплошное иль дольче фар ниенте, временами же ты чувствуешь себя богом, или вот так:

БОГОМ.

Просто богом, и все!

Барбитураты сменялись амфетаминами, амфетамины вновь — барбитуратами.

Особенно, когда бросил пить.

Врач в клинике постоянно жалела и советовала принимать успокаивающие.

И прописывала их.

Я начал выпивать по облатке в день и стал подделывать рецепты.

Покупал седуксен в ампулах и пил как микстуру: принимал, что называется, орально.

Вот только иногда боги быстро опускаются на землю.

Падают и даже разбиваются.

Когда ты закидываешься в день 12–13 таблетками, то ты не бог, ты

ДЕРЬМО!

Пилюльки разной формы, цвета и размера.

Совсем маленькие, желтые и овальные, чуть побольше, белые, такие же размером, но кремоватого оттенка, красные — намного больше, еще одни желтые, но размером с красные, от этих голова набивается песком, зато предыдущие действуют как удар, от которого искры сыплются из глаз.

А можно и смешивать, можно даже класть на кусочек хлеба, лучше белого. Только не посыпать сахаром, ни в коем случае не посыпать сахаром, а так же не стоит применять соль, перец, майонез, горчицу, кетчуп.

ЛУЧШЕ ВСЕГО — В ЧИСТОМ ВИДЕ!

И не стоит все это сопровождать травой.

Траву я тоже курил — дома, в застекленном шкафу с дедовской медицинской библиотекой, за толстым томом какого–то специального словаря, стояла полулитровая банка, доверху полная дури. Но от нее голова мякла, становилась пластилиновой и очень хотелось есть.

Пилюли же делали меня другим.

Без всякого щелчка.

Это называется:

ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ!

Поэтому сейчас я не могу слушать музыку рэггей, что называется — не всасываю ее странный и мягкий кайф.

Как и некоторую другую музыку — живу не в том измерении, ведь я давно уже адекватен.

Или — хотя бы — стараюсь таким быть.

От пьянства меня излечила третья жена, от наркотиков — Наталья, четвертая.

Когда я бросил пить, то третья жена посчитала, что ей этого делать незачем, с тех пор я твердо знаю, что нет ничего хуже пьяной в драбадан женщины.

А Наталья меня даже не лечила, просто так уж вышло, что я умудрился это сделать сам.

ХОТЯ…

Хотя хорошо, что все это было в то время, когда что героин, что кокаин были известны нам лишь по буржуйским книгам.

Иначе бы меня уже не было.

Ведь я бы попробовал все это лет тридцать назад, а так долго — не живут.

Но зато у меня все еще есть раковина, полная страха.

Даже не гигантская тридакна, просто обычная двустворчатая раковина, лежащая на одной из книжных полок, между странным божком откуда–то из Малайзии и большой сосновой шишкой, привезенной с отрогов Пиренеев.

Раковину можно открыть, но лучше этого не делать — в ней темно и противно воет осенний ветер.