Полуденный бес. Анатомия депрессии

Психофармаколог пришел к выводу, что если от золофта у меня мутилось в голове, а от паксила я чувствовал напряжение, то имело смысл попробовать что-то новое. Он прописал мне эффексор и буспар (BuSpar), и оба эти препарата я принимаю по сей день, т. е. шесть лет спустя. В мучениях депрессии наступает странный момент, когда невозможно различить, где кончается твое актерство и начинается настоящее безумие. Я обнаружил в своем характере две конфликтующие черты. С одной стороны, я склонен к преувеличениям, с другой – способен «казаться нормальным» в самых далеких от нормальности обстоятельствах. Художник Антонен Арто написал на одном из своих рисунков: «Никогда реально и всегда истинно»[75]. Именно так чувствуешь себя в депрессии. Ты знаешь, что она не реальна, что ты – не ты, а что-то другое, но при этом знаешь, что все это – правда. Это очень смущает.

В неделю, когда я сдал анализ на ВИЧ, я принимал от двенадцати до шестнадцати миллиграммов ксанакса каждый день (мне удалось скопить достаточно таблеток), поэтому я почти все время спал и не волновался. В четверг я проснулся и проверил сообщения на телефоне. Медсестра моего лечащего врача сказала: «У вас пониженный холестерин, кардиограмма нормальная, а анализ на ВИЧ дал отрицательный результат». Я тут же перезвонил ей. Значит, это правда. Несмотря ни на что, СПИДа у меня нет. Как говаривал Гэтсби, я изо всех сил старался умереть, но вел приятную жизнь. В те дни я понял, что я хочу жить и благодарен судьбе за эти новости. Но все-таки в следующие два месяца чувствовал себя очень плохо. И каждый день скрипел зубами от желания покончить с собой.

Затем пришел июль, и я принял приглашение друзей походить под парусом в Турции. Поехать туда для меня было дешевле, чем лечь в больницу, и раза в три полезнее: великолепное турецкое солнце выпаривало всю депрессию. После отпуска мне стало значительно лучше. Но поздней осенью я вдруг обнаружил, что лежу ночью без сна и весь трясусь, как в худшие дни депрессии; однако на сей раз спать мне не давало ощущение радости. Я вылез из постели и все записал. Уже несколько лет, как я не испытывал настоящей радости, я забыл, что такое хотеть жить, получать удовольствие от сегодняшнего дня и ждать завтрашнего, знать, что ты – один из счастливчиков, для кого жизнь – значит жить. Как Бог послал Ною радугу в знак завета, так и я знал, что получил доказательство того, что жить стоит и всегда будет стоить. Я знал, что впереди могут быть приступы боли, что депрессия циклична и возвращается к своим жертвам вновь и вновь. Я знал, что такое всепоглощающая печаль, однако счастье глубоко внутри меня меньше не становится. Затем наступил мой 33-й день рождения, и я наконец счастливо отпраздновал его.

После этого депрессия долго не давала о себе знать. Поэтесса Джейн Кэньон написала:

Мы пробуем новое лекарство, новое сочетание
лекарств, и вдруг
я вновь оказываюсь в моей жизни,

как мышка-полевка, унесенная вихрем

за три долины
и две горы от своей норки.

Я найду дорогу домой. Я не сомневаюсь,

что смогу узнать магазинчик, где покупала
молоко и керосин.

Я вспомню дом и амбар,

грабли и голубые чашки и тарелки,
еще русские романы, которые я так любила,

и синий шелковый халат,

который он когда-то
положил мне в чулок на Рождество[76].

Так было и со мной: казалось, все вернулось, немного странное, но такое знакомое. Я понял, что глубокая печаль началась, когда заболела мать, сгустилась, когда она умерла, превратилась затем горе в отчаяние и сделала меня инвалидом. Но она никогда не сделает меня инвалидом снова. Мне по-прежнему грустно от грустных вещей, но я остаюсь собой, таким, каким я привык быть, и я собираюсь жить дальше.