Как и рождение ребенка, депрессия связана с такой сильной болью, которую нельзя забыть. Зимой 1997 года, когда очень плохо закончился мой очередной роман, я в депрессию не впал. Это настоящий прорыв, сказал я кому-то, не сорваться в момент разрыва отношений. Но если доведется познать, что нет такого «я», которое не может рассыпаться, прежним уже не останешься. Нам велят полагаться на себя, но как быть, если того самого «себя»-то и нет? Мне помогли другие, а также «химия», которая заведует восстановлением, и я теперь хорошо себя чувствую, однако ночные кошмары с некоторых пор не случаются «со мной», не приходят «ко мне» как некие внешние факторы, а случаются «во мне». Что, если я проснусь утром и обнаружу, будто я это не я, а навозный жук? Каждое утро у меня перехватывает дыхание от неуверенности в том, кто я, в поисках признаков рака в каждой новой родинке, мгновенно накатывает тревога: а вдруг кошмарные сны были правдой? Кажется, будто мое «я» отвернулось и плюнуло на меня, говоря: не слишком-то на меня рассчитывай, у меня есть свои проблемы. Но если так, то кто же сопротивляется безумию, кто от него страдает? И кто на кого плюет? Этого я, честно скажу, не знаю, хотя годами ходил к психотерапевту, жил, любил и терял. Есть что-то или кто-то сильнее и «химии», и воли, то «я», которое провело меня через мой собственный бунт, «я-профсоюзник», поддерживавшее меня, пока взбунтовавшаяся «химия» и порожденное ею воображение не были возвращены в норму. Имеет ли это «я» химическую природу? Я не спиритуалист и вырос без религии, но та прочная ткань, что проходит через самую мою сердцевину, которая поддерживает, когда всякое «я» с нее уже сорвано… любой, кто через это прошел, знает, что это совсем не так просто, как самая сложная химия.
Тот, кто переживает срыв, имеет только одно преимущество: он находится внутри и видит, что происходит. Находясь вне, можно только догадываться; но, поскольку депрессия циклична, полезно научиться ее предвидеть и распознавать ее наступление. Моя старая приятельница Эва Кан рассказала, как подействовала на ее семью депрессия отца. «У папы был тяжелый период; он только начинался. Умер дедушка, и бабушка изгнала из дома религию. Если Бог забрал моего мужа и оставил меня с четырьмя детьми, сказала она, значит, Бога нет. И стала подавать на еврейские праздники креветки и ветчину. Целые блюда креветок и ветчины! Мой отец при росте 1,8 м весил почти 100 килограммов, был непобедимым игроком в гандбол, бейсбол и американский футбол, словом, был парнем, которого никак не назовешь хрупким. Он выучился на психолога. Затем, когда ему было, как я думаю, примерно 38 – вся хронология спуталась, потому что мама не хочет говорить об этом, отец попросту не помнит, а я тогда была еще ребенком, – маме позвонил кто-то из клиники, в которой отец работал, и сказал, что отец пропал, ушел с работы и они не знают, где он. Мать запихнула нас в машину и стала ездить по округе, пока мы не нашли его – он стоял возле почтового ящика и плакал. Ему сразу же провели электроконвульсионную терапию, а когда лечение закончилось, маме посоветовали развестись, потому что отец уже никогда не будет прежним. Дети не узнают его, сказали ей. И хотя мама не до конца им поверила, она везла отца в машине домой и плакала. Когда он очнулся, он был вроде ксерокопии себя самого. Какой-то весь нечеткий, плохая память, слишком заботился о себе и меньше интересовался нами. Вероятно, когда мы были совсем малышами, он был очень хорошим отцом – приходил с работы пораньше, чтобы узнать, чему мы научились за день, таскал нам игрушки. После электрошока он как бы немного отодвинулся. По большей части лежал. Лицо сильно изменилось, подбородок куда-то провалился. Иногда он вставал с кровати и бесцельно бродил по дому, а его сильные руки висели вдоль тела и тряслись. Ты понимаешь, откуда берутся суеверия о вселившемся демоне. Было похоже, что кто-то взял тело моего отца. Мне было пять лет, и я все помню. Очень хорошо помню. Он был как бы тот же, только дома его не было.