Полуденный бес. Анатомия депрессии

Потом наступило облегчение, и почти два года отец прожил нормально, а после снова сломался. Затем стало хуже, хуже и хуже. Потом опять внезапно полегчало, за этим последовал новый слом, а потом еще один. Он еще разбил машину, когда мне было около пятнадцати, то ли потому, что был слишком рассеянным, то ли хотел покончить с собой – кто знает? Все повторилось, когда я только поступила в колледж. Мне позвонили, пришлось пропустить экзамен и отправиться навестить его в больнице. У него забрали галстук и брючный ремень, все, что только можно. А через пять лет все повторилось сначала. И тогда он ушел на пенсию и перестроил всю свою жизнь. Он не работает, принимает массу витаминов, занимается физкультурой. Всякий раз, когда что-то расстраивает его, он выходит из комнаты. Кричит моя маленькая дочка? Он надевает шляпу и отправляется домой. Моя мама пережила все это вместе с ним, и, когда он здоров, он – отличный муж. В 1990-х он пережил десять хороших лет, пока в 2001 году инсульт не свалил его с ног».

Эва твердо решила избавить свою семью от подобных проблем. «Мне самой пришлось пережить пару ужасных эпизодов, – рассказывает она. – Когда мне было около 30, я очень много работала, слишком много на себя брала, сдавала работу, а потом неделю лежала в кровати, совершенно не способная что-то делать. Я принимала нортриптилин, но он ничего не давал, разве только лишний вес. Потом в сентябре 1995 года моему мужу предложили работу в Будапеште; нужно было переезжать, и, чтобы справиться с этим стрессом, я перешла на прозак. На новом месте я совершенно растерялась. Я или целыми днями лежала, или была совершенно невменяемой. Стресс от нахождения непонятно где, без друзей, а мужу приходилось работать по пятнадцать часов в сутки первое время, потому что готовилась какая-то важная сделка. К тому времени, когда все это закончилось, примерно через четыре месяца, я совершенно обезумела. Я вернулась в США, чтобы побывать у врачей, и стала принимать мощный коктейль: клонопин (Clonopine), литий, прозак. Невозможно было ни мечтать о чем-то, ни сделать что-нибудь интересное; я все время таскала с собой мешок с лекарствами. Именно таблетки отмечали мои утро, полдень, день и вечер, потому что я не замечала, как проходят дни. Прошло время, мне удалось наладить жизнь, я завела хороших друзей, нашла приемлемую работу и снизила прием лекарств, доведя дозу всего до пары таблеток на ночь. Потом я забеременела, отменила все лекарства и чувствовала себя превосходно. Мы вернулись домой, и, когда родился ребенок, все эти чудесные гормоны улетучились, а ухаживая за ребенком – я год толком не спала – я снова начала проваливаться. Но я твердо решила, что моя дочь от этого не пострадает. Я принимаю депакот (Depakote), который, как мне кажется, меньше затормаживает и который можно принимать кормящим матерям. Я делаю все, чтобы моя дочь росла в стабильном окружении, чтобы мне не приходилось исчезать или все время выходить из дома».

За моим вторым срывом последовали два благополучных года. Я был доволен и радовался тому, что доволен. Затем, в сентябре 1992 года, я испытал, каково быть брошенным, причем тем человеком, с которым я надеялся прожить всю жизнь. Мне было очень грустно; это была не депрессия, а именно глубокая печаль. Но вот через месяц я поскользнулся на лестнице в собственном доме и сильно вывихнул плечо, разорвав к тому же мышечную ткань. Я отправился в больницу. Я пытался втолковать врачам «скорой помощи», а потом в приемном покое, как мне важно не допустить рецидива депрессии. Я рассказал, как камни в почке запустили предыдущий эпизод. Я клялся заполнить все мыслимые формы и анкеты, ответить на все вопросы, хоть по колониальной истории Занзибара, если они облегчат физическую боль, которая так сильно действует на мою психику. Я объяснял, что имел несколько очень серьезных приступов, и умолял их посмотреть мою историю болезни. Однако получить обезболивание удалось только через час, но и тогда мне ввели слишком мало морфина, и боль не отпустила. Вывихнутое плечо – вещь самая простая, но мое вправили только через восемь часов после приезда в больницу. А некоторое облегчение боли произошло только через четыре с половиной часа, когда мне дали дилодид (Dilaudid), поэтому последние три с половиной часа я страдал не так сильно.