Плача и чувствуя себя от этого ужасно неловко, даже в лифте больницы, в которой находился кабинет моего психофармаколога, я отправился узнать, что можно сделать. К моему удивлению, психофармаколог не считал положение таким опасным, как видел его я. Он сказал, что не намерен отменить мне эффексор: «Он помогал вам долгое время, и нет никаких причин отказаться от него сейчас». Врач прописал мне зипрексу (
Вечером того дня, когда я начал принимать зипрексу, я должен был читать лекцию о Вирджинии Вулф. Я люблю Вирджинию Вулф. Рассказывать о ней и читать вслух отрывки из ее произведений для меня все равно, что рассказывать о шоколаде и одновременно его есть. Я читал эту лекцию в доме моих друзей перед доброжелательной аудиторией из примерно пятидесяти человек. Это была благотворительная акция в пользу одной затеи, которая казалась мне полезной. В обычных обстоятельствах я, затратив минимум усилий, получил бы огромное удовольствие, к тому же «засветившись» на публике – а я люблю такие вещи, когда у меня нормальное настроение. Можно было ожидать, что лекция усугубит мои проблемы, но мне было так плохо, что она не могла ни добавить, ни убавить: мне было тяжело даже просто бодрствовать, а хуже уже не могло стать. Так что я приехал, вежливо поболтал с людьми за коктейлями, а потом поднялся и разложил свои записи. И вдруг почувствовал себя спокойным, таким чудовищно спокойным, словно высказывал свои мысли за обеденным столом, странным образом наблюдая извне, как я вполне связно говорю, сверяясь с написанным текстом о Вирджинии Вулф.
После лекции мы с друзьями и теми, кто все организовал, отправились ужинать в соседний ресторан. Народу было довольно много, причем достаточно разнородного, и простая вежливость поэтому требовала некоторых усилий, однако в обычных обстоятельствах это тоже стало бы удовольствием. Но в тот вечер мне казалось, что воздух вокруг меня густеет, становится клейким, перестает пропускать звуки, так что голоса присутствующих словно разбивались о его твердь, и их было очень трудно расслышать. Густота воздуха не давала мне даже поднять вилку. Я заказал лососину и вдруг начал понимать, что люди замечают мое состояние. Я помертвел, но не представлял, что предпринять. Такие ситуации всегда очень смущают, даже если знаешь, сколько знакомых принимали прозак и насколько спокойно присутствующие вроде бы относятся к депрессии. Все сидевшие за столом знали, что я пишу книгу на эту тему, многие читали мои статьи. Но это не помогло. Я мямлил и извинялся в течение всего ужина, как дипломат времен холодной войны. Я мог бы сказать: «Простите, что я немного не в фокусе, но я переживаю очередной раунд депрессии», но тогда все почувствовали бы себя обязанными расспрашивать о симптомах и пытаться подбодрить меня, а их уверения, конечно, усугубили бы депрессию. Я мог бы сказать: «Боюсь, я не успеваю ухватить вашу мысль, потому что каждый день принимаю пять миллиграммов ксанакса, но я, конечно, не пристрастился к нему, а еще я только что начал принимать другие антипсихотические препараты, надеюсь, с сильным седативным эффектом. Хорош ли ваш салат?» В то же время мне казалось, что если я ничего не стану говорить, люди поймут, в каком я состоянии.