Полуденный паром

Парикмахерша. Артур, прости!

Доцент. Ну хорошо, хорошо, золотко. Но наши слова — это мы сами и никто иной. Ты, я, мы сами. Наша красота, наше безобразие.

Парикмахерша (с раскаянием). Прости!

«Волга» постепенно настигает коричневую инвалидную коляску, едущую на своей предельной скорости — сорок километров. Брезентовый верх откинут.

«Волга» догоняет ее. Доцент концентрирует внимание. Каждый обгон для него — это пока еще риск, смертельный номер. А парикмахерша по мере приближения к коляске становится все беспокойнее, все неувереннее и даже отворачивается в сторону, чтобы муж не видел ее лица. Сначала на ее лице только догадка, но немного погодя она узнает эту коричневую коляску, в которой виднеются седоватая мужская голова и весело развевающаяся льняная гривка. Девочка встала и, держась за ветровое стекло, с жадным детским любопытством неотрывно глядит на все, что проносится мимо: на деревья, дома, животных. Парикмахерша мечтает только об одном: чтобы они поскорей проехали мимо этой тарахтелки, на которой едут ее дядя и ее дочь, и чтобы доцент ничего не заметил.

В коляске едет инвалид войны лет пятидесяти, с двумя костылями по бокам, и непоседливая шестилетняя девочка Тийу. Им вдвоем хорошо и весело, обоим вполне хватает места в их машине, тарахтящей, как мотоцикл. У инвалида с девочкой установилась та тесная, теплая и трогательная дружба, какая часто возникает между детьми и бездетными мужчинами, перевалившими за средний возраст, и в которой взрослый предлагает ребенку свою любовь, а ребенок принимает ее с благодарным детским эгоизмом. Для взрослого такая любовь всегда печальна: птица всегда может улететь, огонек всегда могут украсть, радуга непременно растает.

Тийу (показывая пальцем на собаку, бредущую по обочине). Десятая. Я сто собак насчитала. И десять овец. Я собак не боюсь.

Инвалид. Сядь-ка, Тийу, сядь!

Тийу. Возле твоего кармана сяду. (Садится, по-хозяйски сует руку в карман его пиджака и достает конфету.) Но сперва я не буду есть конфетку (украдкой надкусывает конфету), сперва я тебе стишки почитаю.

Инвалид. А вдруг они быстро кончатся.

Тийу. Я сто стихов знаю. (Снова встает и, держась за ветровое стекло, начинает декламировать.)

Вижу море...
Слышу, слышу
В тишине шуршит камыш...

(Задумывается. Повторяет громче.)

В тишине шуршит камыш...

(Счастливым звонким голосом.)

И вовсе не камыш, а мышь!

(Смешным грозным шепотом.)

Ты крадешь конфетки, мышь,
Ну-ка, в море, мышка,
Кыш!

Дядя, ты слышал? Я сама стишок сочинила! (Садится счастливая.)

Инвалид. Ты умница. Котелок у тебя работает.

Тийу (задумавшись). А у папы котелок не работал.

Инвалид. Кто тебе сказал?

Тийу. Мама. Поэтому папа и ушел, что у него котелок не работал.

Инвалид. Ну-ну! Ты того...

Тийу. Вот и мама сказала, что папа немножко того. А из-за этого и я такая глупая. А новый мамин дядя вовсе не того, а я глупая и еще наказание господне.

На лице инвалида мучительная беспомощность, которую так часто вызывает у взрослых ошеломляющая детская прямота.

Инвалид. А почему мама так говорит?

Тийу. Это она говорила, когда папа ушел и другие дяди приходили. Она укладывала меня спать на кухне, а я не хотела, я там боялась. И если я бежала к маме или плакала, значит, я была глупая и наказание господне. Мама тогда была красивая, такая красивая, что... И глаза у нее были другие — как у кошки в темноте. Я так боялась...

Инвалид. Пойдем с тобой завтра на море и в лес. У тети есть хорошая собака, пестрый петух и большой поросенок — беленький и хвост крючком. (Девочка выуживает у него из кармана новую конфету.) Не ешь так много конфет — зубы испортишь, болеть будут.

Тийу. А я про зубы песню знаю.

Инвалид. Про зубы? Песню?

Тийу (поет).

Вдруг назад ко мне явилась
разведенная жена,
потому что позабыла
зубы новые она.

Инвалид (заговорщицки). Слушай, детка, ты тете эту песню не пой. Это песня не для деток.

Тийу. Не буду. Дядя, а в чем эта жена была разведенная? В воде?

В это время «Волга» догоняет и начинает обгонять коляску. Доцент — весь напряженное внимание. Парикмахерша откидывает голову, чтобы доцент не видел ее лица, на котором застыли мертвая заученная улыбка, испуг и досада. Как только обе машины поравнялись, парикмахерша повернула лицо влево, чтобы в коляске видели только ее затылок и край щеки. «Волга» обгоняет коляску крайне медлительно, судорожная кукольная улыбка не сходит с лица парикмахерши.

Девочка в коляске вскакивает.

Тийу. Мама! (Но она тут же садится.) И вовсе не мама.

Инвалид молчит.

Доцент. Ты заметила — там был инвалид?

Парикмахерша. Не обратила внимания.

Доцент. Все управление — газ, тормоз, сцепление — переведено на ручное.

Парикмахерша. Он потерял ногу на войне.

Доцент. Кто потерял ногу на войне?