Полукровки

– Сайсили, – сказал я и выхватил патрон прежде, чем он успел сунуть его в карман, и пошел по коридору к моему драгоценному домашнему заданию. Я ничего не сделал за последние два вечера. Потому что я мысленно готовился к этой особенной встрече в кафе – к разговору с Бриттани.

– Ты хочешь, чтобы я сунул ее себе в рот, – повторил я, чтобы удостовериться, что я правильно услышал.

– Если она тебя не обожжет… – ответила она.

Она сейчас вытирала патрон ярко-белой салфеткой, чтобы там не осталось микробов как причины для отмазки.

Когда она протянула его мне, я взял его за латунь, рассмотрел.

– Тянешь, – сказала она.

– Если то, что ты говорила, – если ты права, – сказал я. – Откуда ты узнала?

– Он мне сказал.

– Он?

Она кивнула на патрон.

– Тот, кто его сделал, – вставил я.

Да.

– Он сказал мне, на что смотреть, – сказала она.

Я улыбнулся своей самой холодной улыбкой, как думал я, откинулся на спинку стула, все еще держа патрон в руке.

То есть я не был дураком.

Как только я сунул серебро в рот и не выдохнул дыма или обгорелых ошметков легких, Бриттани собралась уходить, к другой своей надежде.

Ели бы Даррен узнал ее имя, он кивнул бы серьезно, сказал бы, что это хорошо, что ее имя в начале алфавита – моего алфавита. Теперь мне оставалось перебрать остальные буквы и вернуться к началу.

Чего он не знал, так это того, что можно остановиться на Б, если захочешь.

Я захотел.

После школы, когда предполагалось, что я бегаю сорокаметровки в футбольное межсезонье – типа я еще останусь в Джорджии к следующей осени, – Бриттани отвела меня в закуток за спортзалом между промышленным кондиционером и временной аудиторией под навесом на колесах.

Мы сидели, привалившись спиной к пыльному зеленому металлу кондиционера, от его низкого гудения у нас дрожала грудь, и она курила сигарету, как игрок в покер, и рассказывала мне, что догадалась, что я вервольф, из-за алгебры.

– Может, я просто не тяну математику, – сказал я ей.

Она стряхнула пепел с сигареты, стукнув по ней указательным пальцем – я никогда прежде не видел столь совершенного движения, столь непосредственного – и отрицательно покачала головой.

– Алгебра в другом конце здания вот от этого, – сказала она, похлопав по кондиционеру.

Я пожал плечами – это все знали. Всем было известно, что все остальные классные комнаты имели подводку холодного воздуха по системе труб, так что на конце линии не оставалось ничего – там, где в седьмом классе преподавали алгебру и солнце Джорджии жестко и обвиняюще смотрело туда.

– Ты делаешь так, – сказала она, отведя сигарету от рта, чтобы можно было чуть высунуть язык и легонько засопеть, часто и неглубоко.

Я крепко сжал губы.

Она затушила сигарету о цемент.

– У волков потовые железы на подушечках лап и… – в этот момент она каким-то образом коснулась моего настоящего рта и языка, – и на языках.

Сейчас я ощутил ее вкус.

Не специальными волчьими вкусовыми рецепторами. А вкусовыми рецепторами четырнадцатилетнего парня. Внезапно все мое тело покрылось этими рецепторами.

Я сглотнул, отер губы и сказал ей, что никогда так не делал, никогда не дышал как собака.

– Как хочешь, – сказала она. – Он сказал мне, что вервольфы умеют скрывать…

– Он? – перебил ее я.

– Мой дедушка, – сказала она, глядя, как внесезонные футболисты собрались в кучу для какой-то цели. – Он говорит, что вервольфы умеют скрывать все, кроме этого. Это как привычка. Иногда они забывают об этом думать, это так естественно.

Я пообещал себе никогда так больше не дышать. Может, вообще больше не дышать на людях.

– И что еще он тебе рассказывал?

– Серебро, – сказала она, словно ставя галочку в большом списке. – И луна, это все выдумки для кино. И это, – она на миг показала ладонь с пентаграммой, – тоже все фигня.

– Тогда зачем ты это делаешь? – сказал я, воспользовавшись поводом задержать ее руку в своей, чтобы рассмотреть блеклую синюю пентаграмму.

Она отняла руку и вытащила очередную сигарету.

– Потому что собираюсь стать одной из них, – со стопроцентной уверенностью сказала она, глядя на меня поверх пламени зажигалки.

– Вервольфом? – сказал я.

– И ты мне поможешь.

Когда она выдохнула в другой раз, она опять отвернулась от меня. Тонкий серый дымок, огибая ее, поплыл ко мне.

И, нарушая свое обещание, я открыл рот, чтобы попробовать его вкус.

Я дождался, пока Даррен убежит на ночь, чтобы спросить Либби.

Мне пришлось случайно проснуться рано, чтобы поймать ее на входе в дом с распущенными волосами, поскольку после целой ночи с тугим «хвостом» у нее болела голова и ей было тяжело заснуть.

– Все страньше и страньше, – сказала она мне, убирая волосы с глаз и делая вид, что ей еще хватает сил на разговор.

Снаружи все еще кашлял наш фургон с надписью «Амбассадор». Так глупо, когда ты можешь выключить машину, а она будет пытаться ехать еще пару-тройку минут. Даррен говорил, что это из-за содержания кислорода на этой высоте над уровнем моря, микроскопического содержания в воздухе криля и планктона в штатах возле северной части Мексиканского залива. Либби говорила, что это потому, что машины AMC [21] прокляты.