Полукровки

Мы не могли оставаться здесь надолго, я понимал, особенно когда входная дверь косо висит в своей раме. Когда вой Либби передавался по радио, а окровавленные отпечатки ее лап были на тротуаре. Не при этом выражении глаз Либби, когда она стояла, привалившись спиной к стене, готовая драться когтями и зубами, чтобы забрать с собой как можно больше.

Когда раскаленно-белый свет прожектора ударил в переднее окно, Либби оскалилась.

Свет словно все понял, он двинулся дальше. Пока.

– Она всех их убьет, не бойся, – сказала Грейс-Эллен, перекладывая тряпочку, чтобы оставшийся в ней холод оказался снаружи.

– Ей не придется, – сказал я, закрывая глаза. Слезы покатились все равно. И мой дурацкий подбородок по-дурацки дергался, как дурацкая слива. – Я смогу…

– Тс-с, тс-с, – сказала Грейс-Эллен и сделала для меня, наверное, самую большую милость, которую кто-то делал для меня за пятнадцать лет: она положила тряпочку мне на глаза, чтобы скрыть мои слезы. – Думаешь, серебро повредило бы тебе, если бы ты не был как она? – прошептала она.

– Но…

– Быть вервольфом – не обязательно иметь клыки и когти, – сказала она, и ее губы скользнули по моему уху. Она была так близко, говорила так тихо. – Это внутри. Это то, как ты смотришь на мир. И то, как мир в ответ смотрит на тебя.

Я нащупал ее руку, придерживающую тряпочку.

К рассвету я мог стоять. Грейс-Эллен выдавила суперклей на палочку от леденца и промазала им мою рану, затем свела вместе рваные, обваренные края, подула на клей. Ее дыхание казалось холодным по сравнению с обжигающим жаром высыхающего клея.

Он не дал мне развалиться. Он неплохо держал.

Либби была одета в одежду Грейс-Эллен: джинсы сели нормально, рубашка – нет, из шлепанцев торчали пятки. Ей было все равно. Она сжимала и разжимала левую ладонь. Рот ее был крепко сжат.

– Спасибо, – сказала она, отводя меня от Грейс-Эллен. Нет, забирая меня у Грейс-Эллен. – Я заплачу за ремонт двери.

– Это всего лишь дверь, – сказала Грейс-Эллен.

– И твою машину, – сказала Либби, резко отведя взгляд.

– Машину? – сказала Грейс-Эллен.

Мне не надо было смотреть на шины Грейс-Эллен. Либби пробыла с ними наедине секунд двадцать. Еще немного, и ее маленькая «Хонда» лишилась бы и ветрового стекла, и капота, и крыши.

– Я не знаю, где он, – сказала Грейс-Эллен, и в голосе ее звучал вызов.

– Ты просто узнала насчет нас, – сказала Либби, принимая вызов. – А он, так получилось, один из нас. Работал там же, где и ты.

Грейс-Эллен втянула воздух, выдохнула, отвела взгляд от руки Либби, висевшей вдоль тела – таким образом, что я мог сказать, что она понимает значение движения пальцев Либби – так ты делаешь, когда вот-вот обратишься. Если твоя ладонь сжата в кулак, твои когти вонзятся в твою же ладонь, когда полезут наружу.

Нет. Не вонзятся. Пробьют.

Я кивнул, будучи готовым ко всему, что может случиться, к тому, куда нас может завести остаток этого дня, но затем Грейс-Эллен решительно сказала:

– Я знаю, это из-за моего мужа, – сказала она, перехватив тон Либби. – Вы первые, с которыми я столкнулась за… уже два года.

– Тогда мне надо поговорить с твоим мужем, – сказала Либби, сжимая ладонь в кулак, что было вряд ли менее угрожающим.

– Мне тоже, – сказала Грейс-Эллен, затем снова посмотрела на меня. – Вы правда живете на дороге и не знаете старого образа жизни?

– Мы из Арканзаса, – сказал я.

Грейс-Эллен вежливо улыбнулась.

– Мой муж, Трайго, был из Техаса.

– Мы не все знаем друг друга, – сказала Либби.

Я задал очевидный вопрос:

– Был?

– Он умный для волка, – сказала Грейс-Эллен Либби обо мне.

– Он умный вообще, – сказала Либби, и ее голос снизил передачу для подъема.

Грейс-Эллен тонко улыбнулась. Ей это понравилось.

– Он не бросил бы нас просто так, – сказал я прежде, чем успел заткнуться.

– Твой дядя, – сказала Грейс-Эллен.

– Мой брат, – сказала Либби.

– Мне жаль, – ответила Грейс-Эллен.

– И он не мертв, – добавил я.

Грейс-Эллен не посмотрела на меня. Может, потому что лучше было оставить мне эту веру.

– Не мертв! – сказал я, оскаливаясь, волк во всем, кроме тела.

Либби взяла меня за локоть, удерживая на месте.

– Твой босс врал насчет пива, – сказала Либби. – Зачем ему врать, если он только не спрятал его где-то?

– Рэйфорд, – сказала Грейс-Эллен. – Он, наверное, просто забыл, что все пьют.

– А что, если он не просто забыл? – сказала Либби.

Грейс-Эллен в конце концов подняла взгляд. Что-то прошло между ней и Либби. Грейс-Эллен кивнула, оттолкнулась от дивана, о который опиралась.

– Вот, – сказала она, подбрасывая что-то вверх.

Поскольку я стоял ближе, я перехватил это в воздухе. Моя грудь взвыла от движения. Это была серебряная шпора.

– Перемирие, – сказала Грейс-Эллен.

Не спрашивая разрешения у одного из двух вервольфов в комнате – одного вервольфа, – Грейс-Эллен поднесла к уху трубку телефона. Пластик застучал о ее серьги.

– Рэйфорд, – сказала она нам, кому звонит.

Либби шагнула вперед, глаза ее пылали, но Грейс-Эллен подняла руку, словно этого было достаточно.

Жену Рэйфорда звали Марси.