— Да нет, какому киллеру? Тут все гораздо серьезнее, — бабулька нервно мяла кружевной платочек в руках, — если бы киллеру, можно было бы что-то изменить. Нет, я пока в деревне в себя приходила, меня моя двоюродная тетка привела для лечения к бабке одной, которая травки заваривала, хворь из людей выводила. Рассказала я той бабке все как на духу, что со мной случилось, почему мне жить не хочется и как мне плохо. Она внимательно выслушала и сказала, что может мне помочь вернуть любимого. Но нужна будет моя помощь. Я так Володьку любила, что была в тот момент готова на все — в ад войти, все горячие сковородки облизать, свою душу бесплатно отдать за единственный миг женского счастья. Для меня, члена комсомола, партийной активистки, никакой магии-шмагии не существовало. Но если была хоть одна-единственная надежда вернуть милого, я была готова на все. Ох, ох… — Федоровна, уже не таясь, сидела и вытирала кружевным платочком слезы. — За свои услуги я отдала деревенской ведьме золотое колечко, подаренное Володей, все равно оно мне было ни к чему. А если, как обещала бабка, он вернется, то подарит новое. Так рассуждала я. Тетке и мамке можно было бы соврать, что на огороде кольцо потеряла, все равно они бы не спросили. Пошептала что-то бабка над моей головой, отдала маленький сверток с какой-то шерстью, иголками. Сказала, самой не разглядывать и не разворачивать сверток, а как можно скорее отнести всю эту напасть в дом, где живут вместе Володя с Надей.
Меня эта фантастическая история уже всецело поглотила. Магия может быть напрямую связана с циклами полнолуния и все это может быть связано с сегодняшними смертями девушек. Или, может, это совсем другая история?
Сделав глоток горячего чая, Овсянникова продолжила:
— Вернувшись домой, я всячески принялась делать вид, что у меня все хорошо, все замечательно. Не хотелось нервировать мать. И как-то в субботу я без звонка, без приглашения отправилась в гости к Надежде и ее мужу. Наши соседи, Надины родители, вовсю рассказывали, как же повезло их красавице дочке выйти замуж и сделать такую хорошую партию. Володя Большаков был из хорошей интеллигентной московской семьи. Его отец был достаточно известным профессором, писал научные труды, преподавал в столичном вузе. Они все жили в просторной квартире в Черемушках. Сейчас бы сказали в элитном доме, а для меня трехкомнатная в сталинке после наших клетушек показалась вообще раем. Когда в свое время Володя познакомил меня на правах невесты со своими родителями, я поражалась и высоченным потолкам, и лепниной на стенах, и даже постоянной горячей воде в кране — немыслимая роскошь даже для коренных москвичей. Так вот, я приехала в гости, прихватив с собой ведьмовский «подарочек», позвонила в дверь. Открыла мне Антонина Леонидовна, сколько лет прошло, а я до сих пор помню ее изумленное выражение лица. Мама мне рассказывала, что, когда я была в деревне, Антонина даже несколько раз приезжала к нам домой, пыталась поговорить со мной, объясниться за своего сына. Хорошая она женщина была, добрая, совестливая. Так вот, открыла она мне дверь, всплеснула руками: «Лизонька, ты ли это?» Да, узнать меня теперь стало трудно. Из веселушки-хохотушки с тонким станом и красивыми локонами я превратилась в высохшую старуху с потускневшим взглядом и унылым выражением лица. Жизни я не видела без милого, и жить мне в неполные девятнадцать лет не хотелось. Я молча кивнула, отодвинула плечом Антонину и влетела в общую комнату-столовую. Вся семья Большаковых сидела за обеденным столом. Как сейчас помню красивый фарфор, кружевные салфетки. Профессор столичного вуза мог позволить себе не экономить, и увидела расширившиеся от ужаса глаза моей подружки. Рядом с ней сидел Володя, который, казалось, стал еще краше и милее. Я устроила самую настоящую фирменную истерику. Я кричала, заламывала руки, проклинала их на все поколения. Говорила, что пусть Володя и все его семейство навсегда будут прокляты, не будет им никому счастья после того, что они со мной сделали. Антонина Леонидовна и Петр Михайлович пытались меня успокоить, предлагали какие-то капли, что-то успокоительное. Я же была в каком-то яростном забытье, наконец приехавшие врачи вкололи мне убойную дозу успокоительного, и мое сознание улетучилось. Но перед этим я успела вложить маленький сверток в карман висевшего в прихожей дорогого драпового пальто Надежды.
Старушка снова замолчала и принялась сосредоточенно размешивать уже остывший в чашке чай.