Полуночный танец дракона

В ту ночь отец спал очень плохо. Ворочался, просыпался и бросал злобные взгляды то на мирно спящую жену, то в сторону детской, где спал Тони.

– Тоже мне, придурок заговоренный… – ворчал он. – Это ж надо такое придумать – скакать на бомбе!

Так и лежал он, а по пшеничному полю с шумом гулял ветер, а по небу неспешно плыли звезды… «Ну, что за жизнь? – думалось ему. – Вот прибежишь в деревню, крикнешь радостно: «А у меня жена дочь родила!» – и тут же найдется какая-нибудь зараза, которая скажет: «Подумаешь! Вот моя-то – да, она подарила мне сына». Хорошо, придешь, объявишь, что жена родила сына, а тебе тут же: «Мелко плаваешь – у жены Роберто родилась двойня!» Скажешь: «Моя жена заболела!» – а тебе в ответ: «Так моя вообще умерла…» И опять вся жизнь мимо тебя. Ну, хоть бы раз, для приличия, пшеница сгнила или какой сарай рухнул! У других и силос горит, и родного деда молнией насмерть убивает… Об этом же потом можно до конца жизни с дружками перетирать, да еще и детям останется. А у него что? «Ах, не припомните ли вы то славное лето, когда у меня так ничего и не сгорело?» – «Не, не припомним!»

Теперь вот та же история с пшеницей. Она что, у него какая-то особенная? Сильно крупная или сильно мелкая? Нет, совершенно обычная, нормальная пшеница, как у всех. И вот представьте, именно теперь, когда привалило такое счастье, на их участок упала бомба, и можно было бы со спокойной совестью весь завтрашний день пить вино и разговаривать всякие приятные разговоры, вдруг, откуда ни возьмись, приходит жена и начинает вопить: «Ах, пшеница! А как же наш драгоценный урожай!» – и при этом размахивает серпом и вращает глазами. Ладно, ладно, еще посмотрим, чья возьмет… И, собрав всю волю в кулак, он оборвал поток черных мыслей и затушил тлеющий в голове огонек бессонницы.

…А ровно в шесть утра раздался взрыв.

– Что-то как-то слабовато, – привставая в кровати, сказала жена.

– Ну да, чуть полдома не снесло, а так все в порядке!

Уже через пару секунд он стоял во дворе.

В небе вился дымок. А со всех сторон, даже из самых дальних уголков деревни, к пшеничному полю уже бежали люди.

– Ага, это там!

– Да нет же, дым идет вон оттуда!

– А еще здесь посмотри!

В конце концов, когда они излазили все пшеничное поле вдоль и поперек, Питер сказал:

– Значит, это где-то за забором.

– Ну вот еще! – прошипел отец. – То же мне, умник нашелся… Будем искать здесь!

Из дома выбежали дети, прямо в ночных рубашках.

– Да вон там был взрыв! – прокричал Тони, указывая куда-то за забор. – Питер правильно говорит!

Вскоре метрах в сорока от пшеничного поля, на берегу небольшого ручья, была обнаружена свежая воронка, из которой еще тянулся легкий дымок.

Отец, не отрываясь, смотрел на нее, и во взгляде его сквозило отчаяние.

– Надо же, какая маленькая… – проговорил Тони.

– И ничего не маленькая! – упрямо возразил отец.

– Не больше моей головы! – сказал Тони.

Соседи с криками продолжали сбегаться к воронке, а отец все стоял и смотрел на нее, и глаза его как будто отказывались видеть очевидное.

– Да нет, она же была огромная, как печь… – пробормотал он себе под нос, а потом добавил: – Получается, что это вообще не моя бомба!

– Как это?! – воскликнули все.

– А вот так, не моя! – отрезал отец. – Моя бомба упала на мое поле. Огромная, как паровоз. Я сам лично все видел: колеса, искры и даже паровой свисток. Только что машинист из окошка не махал… Вот какая была моя бомба!

– Но тогда выходит, снарядов было два!

– Один, два – какая, к черту, разница? – сказал отец. – Они просто приземлились одновременно! Только у меня бомба – так уж бомба! А это – так, жалкая хлопушка… И к моему участку вообще никакого отношения не имеет!

– Всего-то метрах в пятнадцати от нас упала! – сказал Тони.

– Да хоть миллион!

– Странновато как-то получается. Сколько мы здесь живем, никогда ничего не падало, а тут – бомбы, и сразу две!

– Тем не менее факт остается фактом: моя спелая нива скрывает опасного врага…

– Пап! – шепнул Тони, показывая куда-то рукой.

Все дружно повернули головы.

По золотому пшеничному полю степенно шагала мама и что-то несла в руках. Молча кивнув соседям, она подошла к отцу и точно так же, не произнося ни слова, протянула ему то, что несла. Это был серп.

Прошло уже много лет, а отец по-прежнему, сидя в баре деревенской гостиницы, брал в руки пустой стакан и после серии выразительных вздохов и придыханий бросал рассеянный взгляд на какого-нибудь проезжего незнакомца. А потом, выдержав многозначительную паузу, изрекал: