Полунощное море (СИ)

   Развернулся - и ушел, не дожидаясь ответа.

   Я закрыл дверь и лег на постель, ее пока не расстилая. Комната была темна, но уютна. Свет с улицы ломался в мелких оконных стеклах. Я закрыл глаза и уже подумал было, что так и останусь лежать, что никуда не пойду. Это было бы очень удачным исходом: чересчур хорошо я знал свой характер. Слишком часто мне приходилось о нем потом жалеть.

   И все-таки не удержался. Все-таки пошел спорить. Встал, вернулся в гостиную - где и застал Карла.

   Продолжить разговор о Полунощном море он, разумеется, согласился. И, начавшись мирно, разговор этот вскоре направился прямиком в Преисподнюю. Потому что, признаться, в подобные истории я не верил и считал приверженцев таких взглядов людьми не очень разумными. А за убеждения - в моменты особого, как той пьяной ночью, рвения - привык воевать. Карл же никогда не был человеком уступчивым или пугливым.

   Кажется, особенно меня злило в нем то, что он вцепился в идею с Полунощным морем не из какого-то религиозного, допустим, чувства. Нет, это же была простая блажь. Очередной, просто чуть более изощренный, метод борьбы со скукой, которая донимала Карла посреди сонного зимнего Ревеля. Куда он приехал невесть по какой, на самом-то деле, причине.

   Не могу сказать, что помню все сказанное хорошо. В любом случае, вскоре мы с ним крепко поссорились, и через час я обнаружил себя на улице. Кажется, выгонять меня никто не выгонял. Кажется, я принял решение сам - если так можно, конечно, выразиться.

   Сплюнув, я подхватил багаж и пошел искать гостиницу. В чем, впрочем, сразу же преуспел.

   На следующий день, располагая множеством свободного времени, я предпринял поездку в католический монастырь Св. Бригитты неподалеку от Ревеля. Не было ничего лучше в том моем сумрачном состоянии, чем отправиться к месту, так полюбившемуся мне в прошлый визит.

   Уже три века, как опустевшее, готическое здание стояло среди снега и казалось невероятно красивым. Острый фронтон врезался в небо, но ажурные окна руины делали это вторжение почти изящным.

   Зрелище необычайно умиротворяло.

   О том, чтобы помириться с Карлом, я даже не думал. Я был неправ, но и он показал себя человеком совсем неприятным. И, хоть перед кем-то другим обязательно бы извинился, перед ним я вины не чувствовал. И не имел никакого желания продолжать знакомство.

   Вечером я лег рано, а на рассвете отплыл в Гельсингфорс. Потом, вспоминая горевшие на бортах корабля сигнальные фонари - всего больше, конечно, правый, зеленый, - я все искал в их призрачном свете предзнаменование. Предвестие того, чему предстояло только произойти.

   Ведь во тьме они сияли так ярко.

   Та поездка в Гельсингфорс прошла очень удачно. Кандидатскую работу я в следующем году - уже по возвращении в Петербург - защитил с блеском и получил степень. А поскольку, еще будучи в Финляндии, свел дружбу с одним местным исследователем, уже знал, чем займусь дальше. Мы уговорились, что я буду сопровождать его в путешествии по Русской Карелии.

   Путешествие наше, впрочем, пришлось отложить: получить вспомоществование удалось не сразу. И все же я очень рад был одной только перспективе. Целью поездки являлся поиск местных песен, преданий и сказок. Не будучи знатоком в этой именно области, я надеялся многому научиться.

   Выехали мы все из того же Гельсингфорса, а потом продвигались все севернее. По въезде в Карелию нас обступила древность. Насколько же непривычна жизнь там, в краю сказаний и священных деревьев! Мы собирали руны, и в этом не было ничего удивительного, но все же - нигде еще при мне столько не пели.

   Общение с местным народом тоже оказалось богато. Случалось, даже тамошние шаманы раскрывали нам свои тайны. Впрочем, почти наверняка только наименее тайные из них. Однако шаманские фокусы были исключительно интересны, и я многое записал.

   Странствуя по Карелии, мы останавливались в деревнях - где на день, а где и на две недели. Пока, наконец, в сентябре наши средства не подошли к концу. Тогда мы, как с самого начала и договаривались, направились в Улеаборг. Мой спутник поехал домой сразу, а я решил еще немного побыть в этом незнакомом мне, пропахшем смолой месте.

   Это была, впрочем, не единственная моя причина остаться. Зная, что закончу путешествие именно там, я просил выслать мне в Улеаборг дополнительных денег. Однако на почте писем на мое имя пока не нашлось.

   Имевшийся у меня запас марок был невелик, но - в том числе, чтобы занять себя чем-то на время задержки, - я все же совершил короткую поездку в Торнео. Еще не так давно этот город принадлежал Швеции и был куда более оживлен. Велась в нем торговля, строились корабли. Нынче же Торнео заметно опустел. А все потому, что стоял теперь на границе: после войны та пролегла по одноименной реке.

   Глядеть на этот город, так долго и так прочно ассоциировавшийся с лежащей дальше Лапландией, бывший вратами в ее дикие, но богатые товарами просторы, а теперь, из-за поделенной по-новому территории, захиревший, оказалось печально. Насколько многое все же, размышлял я, меняет в жизни поселения близость к торговым дорогам.