Полупрозрачный палимпсест

Конечно, Пушкин знал Мажениса[26], который «состоял при посольстве»[27] Великобритании в Петербурге с 1830 года. Один из братьев Россет вспоминает, что Пушкин уважал его за «честный нрав»[28], и соблазнительно думать, что англичанин, присутствующий на отпевании графини в Пиковой Даме и издающий неподражаемо-английское «Oh» в ответ на пикантное замечание соседа, мог быть списан с Мажениса, «долгоносого англичанина», которого в свете называли хворым попугаем[29]. Разыскивая нужные для моих занятий пушкинские материалы в британских архивах, я решил проверить, нет ли между ними бумаг, относящихся до Мажениса. Оказалось, что его архив находится в собственности одного отставного генерал-майора. Судя, однако, по описанию, документы, там хранящиеся, все за одним исключением относятся к более позднему, послепетербургскому периоду дипломатического поприща Мажениса, а исключение составляет, по-видимому, тетрадь рисунков, помеченная 1831 годом. Впрочем, доступа к этому архиву нет, но генерал уверяет, что Пушкин там нигде не упоминается.

Зато в саутгамптонском архиве лорда Пальмерстона, министра иностранных дел, имеется связка писем Мажениса к нему из Петербурга. Их главное и, собственно, единственное содержание дает вполне удовлетворительный ответ на занимавший меня вопрос, отчего Маженис отказался от роли секунданта в известном письме к Пушкину, отосланном в половине второго пополуночи в среду 27 января («чтобы не возбудить подозрений у жены Вашей» ночным визитом). В продолжение нескольких лет он подавал прошение за прошением, умоляя Пальмерстона произвести его из атташе в секретари, да не в Петербурге, а в стране потеплее. В каждом письме он почтительно, но настойчиво напоминает, что засиделся в должности «при посольстве», что многие сверстники и даже те, кто моложе его (он родился в 1801 году), уже в секретарях и что его беспорочная служба на одном ме-сте должна давать ему повод надеяться на повышение с переводом в края с более милостивым климатом. Отсюда ясно, что ему никак нельзя было оказаться замешанным в скандальный поединок, потому что это могло бы повредить его и без того задержавшемуся продвижению по службе. Увидев из ночного разговора с Д’Аршиаком, что примирение сторон невозможно, Маженис тотчас вышел из дела. 10 мая 1837 года н. ст. его начальник, английский посланник, ходатайствовал перед лордом Пальмерстоном об отпуске Маженису, сопроводив представление прекрасным отзывом о его служебных достоинствах и поведении. Очень скоро Маженис покинул Россию и уже не возвращался, получив через год назначение в Швейцарию секретарем, и впоследствии был послом при разных европейских дворах, среди прочих в Швеции и Португалии, был возведен в рыцарское достоинство и умер день в день через тридцать лет после отпевания Пушкина – на котором он, кстати сказать, вполне мог присутствовать вместо самого посланника.

Советовался ли он с Дурамом в ту ночь на 27 января, и если нет, то когда он известил его об этом щекотливом обстоятельстве? И важно ли это знать?

2

Знать это во всяком случае было бы весьма интересно, потому что вообще степень осведомленности тогдашнего английского посланника графа Джона Ламбтона, Лорда Дурамского, об известных событиях зимы 1837 года была гораздо выше, чем можно бы думать, судя только по отсутствию упоминания имени Пушкина в его официальных депешах Пальмерстону вплоть до 3 мая, когда он известил своего министра о двух примечательных указах. Первый из них объявлял приговор по делу о дуэли, и Щеголев в свое время напечатал перевод этой части донесения Дурама[30]. Вот эта депеша полностью, в моем переводе, который исправляет некоторые неточности старого[31]: