Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

В вонючем подвале общежития, где хранилась картошка, Алексею выдали легкий чемодан с запавшими боками, ветхое пальто и шляпу, которую Митя любил надевать, ботинки кто-то уже прибрал. И вот, поднявшись к проходной с этим печальным грузом, Алексей увидел Брониславу — она кому-то звонила от вахтера.

— Слышала, слышала. — Положив трубку, она пасмурно кивнула Алексею, но, как сразу стало ясно, говорила вовсе не о смерти Мити. — Уже комсомольскую свадьбу заказали?

— Заказали! — с вызовом ответил он, поднимая повыше чемодан, как таран, чтобы она дала дорогу.

— Ну и хорошо, — вдруг согласилась Броня и, наконец, догадавшись, зачем приходил в общежитие Алексей, вздохнула. Глубоко посаженные ее карие глазки заблестели… Неужели от слез? — А Митька был мой друг… Ты помянул его? Выпил горькой за помин души?

— Н-нет, — пробормотал Алексей. — Митя не любил водку. — Надо было уходить немедленно.

— Грех! — решительно сказала Броня. — Ты русский или чучмек? Идем вместе с нашими помянем.

— У меня времени нет…

— Как хочешь. Видно, так его любил. — И Бронислава отвернулась, тряхнув шаром золотистых волос.

Не хотел, никак не хотел Алексей идти к ней в комнату и все же нерешительно топтался, пока она снова не повернулась к нему и не повела под руку на третий этаж, шаловливо нахлобучив себе на голову шляпу Мити.

На этот раз в ее комнате было чисто, на подоконнике в стеклянной вазе разбухли трогательные пушистые веточки вербы, окно распахнуто в сторону парка, оттуда доносилась духовая музыка — играли «Прощание славянки».

— А где же подруги? — сердясь на себя, спросил Алексей. Ах черт, а не хотел ли он втайне, чтобы подруг и не было вовсе? И они бы с Броней оказались наедине?

— Придут, — медленно улыбнулась Броня.

Она вынула из тумбочки и подала парню бутылку портвейна, он вынужден был пробить под ее взглядом карандашом пробку вовнутрь, что какими-то далекими ассоциациями еще больше повергло его в смятение. Раздраженно дергая рукой, налил в два стакана, и она, не чокаясь, с очень серьезным видом выпила. Выпил и Алексей.

И они замолчали: он — глядя в окно, а она — на него. «Мне лучше уйти, — снова и снова думал Алексей. — Вот сейчас взять — и уйти. Помянули — что же еще тут сидеть?»

— Хочешь идти — уходи, — сказала Броня. Он неуверенно поднялся. И услышал ее слова: — Но я думаю, у тебя с ней дальше поцелуев не пошло дело? Ведь так? Это нормально. Я тоже замуж собираюсь… А вот сейчас подумала: ты же, милый, опростоволосишься. Ты ж неумеха, а юноша должен быть образованней девушки. Иначе… — она наморщила нос, — такой неприязнью может обернуться… Идем, я тебя немного поучу.

И он понял, что никаких подруг здесь не будет. Броня, позевывая (может быть, нарочно), заперла дверь и задернула окно занавеской. Подошла к Алексею, встала, с вызовом глядя на него. Он шевельнул плечом, как бы защищаясь, Броня засмеялась.

— Нет, я пошел! — окончательно разозлился на себя Алексей. Хватит, однажды он был с ней по глупости. — Где ключ?

— Встанем как один, скажем: не дадим, — шаловливо пропела Броня строчку из знаменитой прежде советской песни, — Землю от пожара уберечь… Да беги, беги! А я ведь могу быть и вредной… Хочешь, фотку покажу… как ты рядом с мной спал?

Блефует…

— Нет, нет! — угадала она его мысли. — Фотка имеется… Моя подружка всю комнату сняла… Даже твоя косоглазая разглядит… Да ладно, не такая уж я бяка. Хочешь — отдам. Потом. — И она обняла его, прижалась животом…

Через неделю ему передали записку: «Забери фотографию в конверте у парней-химиков в комнате № 23». К парням можно было пойти.

Но когда после занятий Алексей заглянул в указанную комнату, там сидело человек семь студентов — играли в преферанс, и среди них Бронислава.

— А, гений пришел! — воскликнула она. — Пусть сядет!

У Алексея был талант угадывать карты (или запоминать, он сам этого не знал), хотя играть он не любил.

— Выиграй мне три сотни, что тебе стоит? А я этот конвертик отдам. Она достала из-за пазухи почтовый конверт. — Девушке надо на шампань и цвяты. — Она иногда нарочно ломала язык.

Алексей хмуро подсел к столу, игра затянулась до полуночи. Алексею неслыханно везло — ну не нарочно же парни проигрывали?.. Играли и время от времени попивали крепкое пиво, а потом и вино. И Алексея, с комками рублей и червонцев по карманам, уже пьяного, отвели ночевать в пустую соседнюю комнату. Он рухнул на кровать — и ночью, конечно же, его разбудила нежным поглаживанием Броня, и все повторилось — бездна и невыносимое напряжение, сладкая судорога, которой она не давала прорваться, темный, черный восторг на грани беспамятства, когда губы ищут губы…

— Сладенький мой, не бойся, ты мне не нужен, мне нужен дядька-шкаф, я же бедовая… чтобы я за ним как за каменной стеной… За профессора одного пойду, он на ученый совет сюда приезжает, вдовец… Тоже историк, частушек помнит — хоть год его слушай, а голос как у енерала… — Она прижималась к нему, нагая. — А пока его нет… и пока ты не женат, что нам мешает порадовать друг друга? Пусть это будет нашей тайной…

Но тайной это не стало.