Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Но почему словно гиря пришита к сердцу??? Сегодня ночью, в краткие мгновения бредового сна, после того как его избили в полной темноте, Никите приснилось, что он и вправду есть тот самый непойманный маньяк. Вот он идет в сумерках по улице, приглядываясь к молоденьким красивым девочкам. Во внутреннем кармане пиджака — кухонный (почему кухонный?!) нож, обернутый в газету, чтобы не продрался карман. В боковом кармане — большой платок, затыкать рот, чтобы жертва не кричала. Да, и перчатки, перчатки… они на руках, да… белые с красными, из резины, кончиками, которые для работы на огороде покупают и какие бывшая жена купила…

— Девушка, не скажете, как пройти на автовокзал?

— Вы же в другую сторону идете!..

— Ой, какие у вас глаза… как у птицы, печальные. Вас кто-то обидел?

Каждую девочку кто-нибудь да обидел. Неужто вот так, очень просто, можно познакомиться? А то нет! Кто же знает, что ты сумасшедший?

— Девушка, — снилось дальше. — Дайте мне руку, я вам погадаю…

А рука узкая, нежная, на пальчике намотана цветная нитка, даже колечка дешевого пока нету. И глаза, правда же, доверчивые, нежные…

Боже, неужели я похож???

— Никита!.. — адвокат, обернувшись, что-то спрашивает шепотом, да он не расслышал. Все нормально. Лишь бы раньше времени не испортил игру муж бывшей жены. Придет, нацепив все ордена…

Но майора в зале суда, к счастью, не видать. Нет и его теперешней жены…

Как, впрочем, нет и руководителя ВЦ Олега Сергеевича Катаева, унылого, застегнутого на все пуговицы… уже ясно: испугался, что преступник с ним рядом работал… Да неужто никто из знакомых не явится? Нет, есть, есть… на задней скамейке, у стены, даже привстали и машут руками сосед Витя Хоботов, трезвый, в белой рубашке, при галстуке, и Юра Пинтюхов, волосы всклокочены, очки сверкают.

Спасибо, ребята! Сейчас вы всё узнаете. Если дадут сказать, конечно.

Могут ведь и лишить последнего слова по желанию общественности. Как вскочат и завопят присяжные: МОЛЧАТЬ, убийца! К высшей мере его!!!

Судья угрюмо стукнул молоточком по столу и объявил о начале слушания дела. Интересное у него лицо… как электронная панель с чипами, в красноватых бугорках, в сизых точках. Голос глуховатый, доносящийся, как из дерева… Сколько видел, наверное, этот человек перед собой разных людей, сколько слышал страшных признаний и лживых заверений!

Очнись, Никита. Дама с двумя звездочками на погонах, представитель обвинения, она же — заместительница прокурора области, рассказывает о завершенном следствии, о том, что доказательная база более чем убедительна, чего не отрицает и сам подсудимый, а главное — матери двух убитых.

— Ваша честь, позвольте вопрос? — поднялась адвокат. — Как же эти женщины могли опознать насильника и убийцу, если они не присутствовали во время преступления?

— Одна из девочек, а именно Сипатова Оля, успела подробно рассказать своей матери в больнице, прежде чем умерла…

— Как можно со слов: высокий, в очках…

— А мать другой девочки, гражданка Иванова, — загремел голос усатого капитана милиции (он здесь!), — сама видела его, крутился возле подъезда, а также из автобуса в роще, а потом при очной ставке опознала в моем кабинете!

— Ваша честь, — голос у Светланы был тих, но четок, — могу ли я задать вопрос гражданке Ивановой? — И она обернулась к маленькой, скуластой женщине: — Нина Ивановна, а вы уверены, что это был именно он? В роще, у вашего подъезда. Дело в том, что у Никиты Михайловича работа на ВЦ длится до семи вечера, а чаще всего — до программы «Время». Смерть девочки наступила, по данным врачей, в пределах пятнадцати-семнадцати часов. Ну, восемнадцати, никак не позже.

Низенькая Иванова обернулась и посмотрела исподлобья на Никиту, поймала его взгляд, спокойный, печальный. Никита даже улыбнулся ей: мол, говорите, говорите.

Нина Ивановна опустила глаза.

— В ненастное время года ошибки возможны и куда более значительные, — пояснила дама из прокуратуры.

И Никита не понял смысла ее слов: то ли заместительница прокурора признала, что женщина могла обознаться, то ли все же стоит на своем.

Все внимание Никиты было теперь отвлечено на лица присяжных — лица усталые, угрюмые. Правильно ли мы сделали, что настояли на таком суде? Следят ли они за тем, что здесь говорится?

— Причем, ваша честь, — продолжала Светлана Анатольевна, — мой подзащитный — левша, почему-то все об этом забыли… а удар ножом был нанесен, по единодушному мнению экспертов, человеком-правшой. Вот результат обследования, прошу приобщить к делу, — и адвокат подала судье бумагу с печатью.

— Как левша? — забормотал капитан. — Он не говорил!

В зале суда рассмеялись.

— Это неубедительно! Молодой человек, в расцвете сил… — Перекрывая шум, дама в синем со звездочками и мечами повернулась к решетке, за которой стоял Никита, и громко заявила. — Но главное не это! У нас есть признание обвиняемого с припиской от руки, что на него никакого давления не оказывали и что он дает показания по своей воле. Маньяк, судя по всему, оправдывает свои бесчеловечные поступки тем, что от него ушла жена.