Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Шура Попова изумленно смотрела на Муравьеву, вся в веснушках, рыжая и смешная от волнения.

— Анна Константиновна, а как же Бог? Он-то все равно все помнит. А так хоть человеку помочь… А то ведь держат Алексея Александровича… — И глаза ее налились слезами.

— Нет-нет! Так все равно нельзя, — бормотала Муравьева, гладя ее по голове. — Я поговорю с Белендеевым, может, он даст денег.

— А Бронислава говорит: у него как раз нельзя брать. Он американец, могут и это к делу подшить!

— Хорошо, хорошо. Найдем в другом месте. Вот вурдалаки! — неожиданно процедила Анна Константиновна. — Довели Академгородок, ни у кого ни копейки…

К старшему лаборанту Нехаеву пришел профессор Марданов, оглянулся на дверь и, буркнув свое неизменное: «Проклятье!», достал из кейса пачку сторублевок, обвязанную розовой тонкой резинкой.

— Для адвоката, для хищника, передайте…

Нехаев сделал вид, что хочет что-то сказать… На самом деле он не знал, можно ли принять у Марданова деньги…

— Спа-асибо, Вадим Вла-адимирович, — наконец проговорил Нехаев и, положив деньги в непрозрачный пакет, поехал к Брониславе.

Узнав от кого, Бронислава кивнула и деньги приняла:

— Все-таки этот наш… русский…

Наконец, из Москвы вернулся Марьясов, и академик Кунцев пришел к своему коллеге.

Он был, конечно, осведомлен, что Юрий Юрьевич не подписал, как и сам Кунцев, коллективное письмо академиков, но тем не менее (а может, это и важнее!) отослал в ФСБ по поводу действий Левушкина-Александрова заключение: они не представляют собой криминала.

Сам Кунцев вчера также решился на подвиг — на давний запрос ответил в органы безопасности положительной характеристикой своего сотрудника.

И сегодня пришел к Юрию Юрьевичу, чтобы между делом рассказать об этом, а также поблагодарить, разумеется, за поддержку Алексея Александровича.

Марьясов, побывав в Москве, конечно, кое-что узнал, но говорил с Кунцевым мягко и запутанно…

— В общем, все так…

— Да, ситуасия.

И все же, пока они сидели, смакуя кофе и болтая о длине юбок своих секретарш (причем Кунцев похвалил секретаршу Марьясова, а Марьясов секретаршу Кунцева), Кунцев выяснил следующее.

Если в перечне закрытых тем значится общая формулировка «Моделирование воздействия космической среды на космические объекты», то ИМ не докажешь, что Алексей Александрович занимался чем-то иным. Грубо говоря, если он китайцам подарил не сто яблок, а два яблока, то все равно это ЯБЛОКИ.

С другой стороны, думая уже о предстоящем суде, из закрытого города создатели спутников прислали еще одно письмо, теперь уже на имя Марьясова для зачтения на процессе (уж директора-то Института физики должны туда пустить!), где еще раз напомнили, что в перечне ОТКРЫТЫХ публикаций на эту тему числятся 37 наименований! «Таежным механикам» нельзя не верить: они и были заказчиками работ по электризации спутников и сами устанавливали грифы закрытия.

Марьясов подарил Кунцеву копию этого заключения.

— Главный вывод: представленные в контракте характеристики установки и ее составляющих элементов не являются секретными и не содержат технологий ноу-хау.

— Да, да… Если можно продать китайсам, почему не продать? Они купят у американсев, а мы так и будем сидеть в дерьме, — прошелестел Кунцев.

Но кто бы что ни писал сейчас, оставалось ясным одно: региональное управление ФСБ, ознакомившись с экспертными заключениями, оправдывающими действия Левушкина-Александрова, имеет также иные, вполне авторитетные заключения, на основании которых ученый и взят под стражу.

Насчет одного из этих злополучных заключений подозрение имелось. У обоих академиков отношение к университету давно было тяжелым. С отъездом Соболева там начались мрак и гниение. Бывшие физические лаборатории соединяли и снова делили. Несколько диссертаций не утвердил ВАК — такого позора прежде не бывало.

— Почему они киксанули? — двигал всеми своими медными морщинами на лице Марьясов. — Надо бы поговорить с ними.

— Я говорил с Орловым, — сказал Кунцев.

— Ну как?

— Уходит от разговора.

Марьясов подумал, усмехнулся и набрал телефонный номер:

— Николай Николаевич, как твоя докторская? Не пора ли уж заканчивать да защищать?.. А пока что загляни к мне, есть пара вопросов… — Положив трубку, подмигнул. — Сейчас старый сибиряк притопает. Неужто у этого медведя случилась медвежья болезнь? Чтобы не трясся, оставьте нас одних.

— Да, пойду, — Кунцев поднялся. — Ну и ситуасия… А как же презумсия?.. Н-да. Если правда университет подгадил, то кто же второй институт? Может, москвичи? Им-то нас не жалко.

— Скоро узнаем. Как только передадут читать тома дела Алексею Александровичу. Меня интересует другое — почему?! Кому этот бледный ангел помешал?

— Вы сказали «тома». Там что, действительно тома? — испуганно ахнул старик-биофизик.

— Пять томов! Но там же, Иван Иосифович, вся шелуха собрана: протоколы обысков, допросов… Ну и то, что нас интересует, — заключения темных сил…

И пришел Николай Николаевич Орлов к Юрию Юрьевичу Марьясову.

И обнялись старые приятели, оба заядлые охотники и рыбаки.

И налил ему Марьясов «Смирновской», и выпили они, и посмотрели в глаза друг другу.