Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

И сразу понял старик, в чем его подозревают… Но, поскольку жизнь на излете, а на пенсию хочется уйти доктором наук, покаялся Николай Николаевич, что все эти годы завидовал молодому гению.

И представился случай палку в колесо сунуть. И сунул он эту палку, потому что в свое время его, Николая, в эту тему не взяли — он всегда медленно соображал.

А сейчас на него надавили, потому что два года назад было уголовное дело — в лаборатории пропало около 200 литров спирта и 1 км. дорогого коаксиального кабеля… А нынче случилось еще ЧП — сын Николая Николаевича со шприцами и всякой гадостью в кармане попал в милицию… И старого ученого от позора спасла более серьезная фирма…

Попросили — Орлов и подмахнул заключение.

— Но я же не могу об этом рассказать… Юра! Я жить хочу!

— Живи, Коля, — сказал Юрий Юрьевич. — Кто же второй?

Но об этом Николай Николаевич Орлов не знал ничего.

23

Левушкин-Александров уже и не помнил точно, которое сегодня число. К нему никого не пускали и никуда не вызывали. Ничего себе: следствие закончено! Пару раз, сатанея от тоски, принимался колотить каблуками в дверь, но на это надзиратели не обращали внимания. В кинофильмах про СИЗО есть хоть какой-то контакт между охраной и преступниками.

Одиноко. Как белому медведю в пустыне. Ночью к его радости некий остряк стал стучать в стену: стук, двойной стук, стук… Ага, азбука Морзе. Это мы понимаем. Итак, спрашивают: КТО?

Как ответить? От внезапной злости отстучал: ХЕР В ПАЛЬТО. Замолчали. Стало неловко. Отстучал: ИЗВИНИТЕ. Ответили: ПОНЯЛИ ШПИОН.

Шпион? Значит, вы тут верите все-таки, что шпион?! Чтобы позлить идиотов, а также слухачей с их начальством, заорал среди ночи:

— Коли я китайский шпион, заявляю по-китайски протест!.. — И, давясь злым смехом, начал произносить первые попавшиеся слова, похожие на китайские: — Ни хау хае иня хуе мина…

Нет ответа.

Тогда он решил голодать.

На третий день, когда следователям через надзирателей стало совершенно ясно, что ученый пошел-таки на политическую акцию — голодовку, к нему явилась капитан Шедченко с книжкой в руке.

— Здравствуйте, Алексей Александрович. — Узник валялся на постели, закрыв глаза. — Что же, здесь так плохо готовят, что вы отказываетесь есть?

Алексей Александрович решил молчать. Пошли вы к черту!

— А я вам передачу принесла. Весьма любопытную передачу.

Умеют интриговать. Он открыл глаза и долго смотрел на даму — она снова в длинном платье и на шее шарфик, на этот раз голубой. Хоть бы однажды явилась в форме. Интересно, муж, тиская ее ночью в постели, ради хохмы хотя бы ругает власть?

Сел, свесив ноги, а затем, пошатываясь, поднялся во весь рост:

— Давайте.

Капитан Шедченко подала ему книгу, он увидел: томик Пушкина.

— Тут вам и записка. — Татьяна Николаевна улыбнулась. — Она была приклеена под оторванным корешком с торца. Ваша жена, видимо, надеялась, что мы не найдем. Но, поскольку в записке нет ничего предосудительного, я вам ее передаю.

Алексей Александрович развернул крохотный клочок бумаги. На нем тесно толпились слова: «ЖДУ ВЕРЮ В СПРАВЕДЛИВОСТЬ ЛЮБЛЮ БРОНЯ». Вопросительно глянул на следователя:

— Это всё? Когда суд?

— Скоро, — ответила следователь. — На днях мы передадим вам материалы дела. И перестаньте вы голодать, это ни к чему… И так уже вокруг вашего имени вакханалия.

Алексей Александрович усмехнулся:

— Вы точно знаете смысл этого слова? Вакханалия от слова Вакх… Боюсь, тут не до вина…

— Вы прекрасно поняли, о чем я говорю, — как можно мягче ответила капитан Шедченко. — Я бы на вашем месте прислушалась к словам вашей жены «верю в справедливость»…

— А у вас никогда не возникала мысль, что можете оказаться на моем месте?

Лицо у капитана Шедченко порозовело, но она смолчала. Через мгновение продолжила своим четким, холодноватым голоском:

— Я бы на вашем месте… все-таки раскаялись бы.

— Опять? — Профессор изумленно смотрел на следователя. — В чем?!

— В чем-нибудь, — словно бы легкомысленно улыбнулась Татьяна Николаевна. — Вас могли бы помиловать.

— Н-ну нет! — вырвалось у Алексея Александровича, и от гнева у него загремело в голове. Опершись о стену, оскалился: — Я ни в чем не виноват. Это, может быть, потом вас помилуют… хотя бы в небесах… следователи с крылышками…

— С вами по-человечески, Алексей, а вы… — Следователь Шедченко пожала плечами и ушла.

Алексей Александрович сел и снова перечел крохотную записку. Что-то его в ней смущало. Уж слишком она правильная. Бронислава — баба хитрая, почти безумная, не может быть, чтобы она, уговорив передать Пушкина, ничего более не имела в виду.

Надо полистать книгу, может, какие-нибудь строки подчеркнуты? Алексей Александрович быстро зашелестел страницами — увы, нет. Есть старые пометки (видимо, самой Брониславы, а может, и Митьки, сына) — красные плюсы на полях, вопросительные знаки… Не то.