Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Все бабы стервы! — махнул рукой Марданов. И они долго обсуждали эту тему. Но пришли к выводу, что без них (без женщин) все же было бы хуже. Мужу своему Бронислава-то как помогает.

— Эх, проклятье! Он нарушил всего-навсего инструкцию. Даже если были открытые публикации, он должен был посоветоваться с первым отделом. А еще лучше — привлечь к работе лично старую лису Марьяса, который, говорят, испугался, когда узнал, что Алешке китайцы орден вручили за заслуги. Марданов захохотал. — А это памятная медаль института, всем гостям ее дают, там иероглифы, поди прочти. Ха-ха-ха!

— А еще академик!

— Не говори! Это точно! Напринимали хер знает кого!.. По должности. А что он сделал, Марьясов, как физик? Ты знаешь?

— Нет.

— И я не знаю. — И они оба долго и громко хохотали.

Но вот неожиданность — к Марьясову снова заявился его старый знакомый, чернобровый майор Сокол. Разумеется, в штатской одежде.

Юрий Юрьевич вскочил из-за стола, изобразив великую радость на своем плоском желтом лице:

— Света, кофе! Очень рад… Проходите!

— Нет, я на минуту. Дела. — Майор был угрюм, лицо плохо побрито, галстук висел так, словно за него только что дергали. — Юрий Юрьевич, мы оба печемся о славе науки. Я в своей компетенции, вы в своей.

— Да, да, — закивал Марьясов, внимательно глядя в глаза майору. Точно, Андрей Иванович.

— Мы могли бы разрешить вам встретиться с подследственным.

— Да? Я вообще-то занят в эти дни, но для дела…

— Надо для дела. Встретьтесь, поговорите. Шум, который подняли средства массовой информации, не соответствует значимости события. Однако мы идем навстречу. Чтобы не ложился позор на российскую науку. Пусть он признает, что виноват… вспомнит любую мелочь… Насколько даже я в теме, там много мелочей, и мы, возможно, что-то еще уточним… — И с неожиданным надрывом: — Вы же обязаны с нами сотрудничать!

— Да, да! — согласился Марьясов. — Это замечательная идея. Более того, я сам хотел предложить себя вам в качестве одного из поручителей… Ведь вы его сейчас выпустите? А? Ну хотя бы в больницу?

Майор Сокол искоса, кажется, даже неприязненно смотрел на академика.

— Он здоров, — наконец выговорил он.

— Дело не в этом. Голубчик, вы обязаны его выпустить! Он ведь уже не помешает следствию, оно же, как я слышал, завершено. Или нет?

— Завершено, — выдавил из себя Сокол.

— Народ смотрит. Зачем держать? — Марьясов перешел на доверительный, тихий тон: — Сколько надо поручителей, чтобы вы смягчили меру пресечения? Вот вы скажете: десять — я найду десять. Мы напишем вам письма, подпишемся…

Тяжелое лошадиное лицо майора потемнело, отсверкивало от злого пота.

— А если сбежит? Вы об этом не думаете?

— Куда сбежит? И зачем? В конце концов мы… я, Кунцев, Муравьева… мы же ручаемся за него.

— И что мне с вашего ручательства?! Если он сбежит, мы что, вместо него вас, что ли, повезем в суд? Вы хоть знаете: если он сбежит, то по закону с вас как с гуся вода! Вы обязаны будете заплатить по три минимальные зарплаты… Не смешите меня!

— Всего-то?! — удивился Марьясов. — Не знал. Ну давайте мы соберем большой выкуп… или, как точнее сказать, залог?

Майор Сокол засопел, забросил очочки на брови.

— Я вас не узнаю, Юрий Юрьевич. За вами коллектив, думайте о коллективе.

— Я и думаю о коллективе, — ответил Марьясов. — И не только о своем. Вам мало крови Вани Гуртового?

Майор дернул шеей:

— Вы что, полагаете?..

— Я ничего не полагаю. Я предлагаю следствию рассмотреть вопрос о поручителях. Почему это вас так разозлило? Теперь меня и к Левушкину не пустите?

— Почему же, — Сокол убрал очки в карман. — Мы держим слово. Пусть он подумает. Мы тоже люди.

Сотрудник ФСБ ушел, и Юрий Юрьевич понял, что в группе следователей, видимо, раздрай. Но отступать назад они не могут, не умеют. Нужен повод.

Вечером в камере у Левушкина-Александрова появился невысокий, движущийся, как кавалерист — со слегка расставленными ногами (мастер по дзюдо), со всезнающей улыбкой на плоском лице Марьясов.

Увидев директора Института физики, Алексей Александрович лежа кивнул.

— Ну как вы, дорогой? — пробормотал, наклоняясь к нему, академик.

— Да так как-то, говоря словами Хлестакова. А вы-то как, Юрий Юрьевич? Животик не болит?

— Перестаньте, — прошептал с улыбкой Марьясов. — Они, по-моему, в мандраже. Мальчишество тут ни к чему. Все мы делаем, что можем. Я лично подписал «маляву» на вас, максимально положительную.

Он помолчал, ожидая, видимо, каких-то слов от Алексея Александровича, но тот только кивнул и сел на краю постели, вытянув ноги.

— Алексей, дорогой… — продолжил Марьясов. — Средства массовой информации подняли шум до небес… Я вам новые газеты принес… — Академик, лучась улыбками во все стороны, подал пачку газет.

— Зачем? — буркнул Алексей Александрович. — Вы уйдете — они тут же отберут.

— Не отберут. Что-то меняется. Ясно, что произошел перебор. Но в чем-то и по вашей вине. Да, да! И надо помочь им сделать шаг цурюк…

— Ну что, что я могу им сказать? — вскинулся Алексей Александрович. Что меня наркотиками там кололи? Или пил водку, на змеях настоянную, и в пылу бреда… Ну что, что?!