Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Моей тут заслуги нет. Со мной они уже говорили по-человечески. А прежнего адвоката просто не пускали.

— Женька трус! — воскликнул один из газетчиков. — Он обирает старух, обещая поднять им пенсии… Скоро будет фельетон.

Алексей Александрович словно не слышал ничего этого. Он сидел за столом, кусая губы, бледный, и молчал. Потом встал и поднял руку. Все мигом затихли. О чем-то важном скажет?

— Коллеги, — произнес Алексей Александрович, — все это уже не имеет никакого значения. А вот мы потеряли Илью Ивановича Кукушкина. Это был хороший человек, который… кричал, когда мы не умели… Прошу почтить его память.

В зале поднялись, недоуменно переглядываясь. Ничего, потом порасспрашивают, поймут.

— Спасибо.

На этом практически можно было ставить точку. Но молодые папарацци с телекамерами загородили выход, они ждали от ученого ответов на три (всего три!) вопроса.

Левушкин-Александров долго разглядывал их, и вдруг печальная усмешка сломала его сухие губы:

— А можно для начала сам спрошу кое о чем?

— Конечно, — кивнули длинноволосые и очкастые.

— А почему вы так уверены были, господа, что я не продал интересы России? Сами же пишете, наука голодна, брошена… Что вы про меня знаете? Мне, например, однажды в камере приснилось, что продал…

— Да ну! — возразила симпатичная, в кудрях, с прыгающим взглядом черных глаз (она сидела рядом с Артемом Живило) журналистка из пошлой, но популярной газеты «Бирюльки». — Моя мама знает вашу маму. Вы не из такой семьи, чтобы продавать.

Как просто. А почему бы нет?

— А теперь наши вопросы. Скажите, вы верили, что выйдете?

— Сначала — да. Потом… Я рад, что у нас и в грозных структурах есть разумные люди.

— Ха-ха-ха! — Журналисты развеселились.

— Скажите, а почему, правда, вы бросили физику, стали заниматься биофизикой, почти биологией?

— Понимаете… — Алексей Александрович сунул руки под стол и, сцепив, затрещал пальцами. — Я занимался плазмой, так сказать, огнем… и понял надо возвращаться к живому, оно под угрозой, дорогие мои…

— Говорят, вы наделяете людей обидными кличками, которые уместны по отношению к животным?

— А вы считаете, мы далеко ушли от животных? Дорогие мои, теплые и живые, мы произошли от общего живого тела и вернемся к ним, но на более высоком уровне… То есть я проповедую любовь, да, да, можете смеяться, почти как священник. И нам воздастся. — И он рассказал впервые на людях, какие видит параллели в языке людей, животных и даже птиц. Например, нежное слипание губ или языка с гортанью рождает у всех звук «м», «мнь», «мня», отсюда «мама», «миа»… А вот страх открывает горло, отсюда «о»… — Но, разумеется, я не затронул главного — это все скачет на мелодии, на волшебном коне музыки речи. Так что не подумайте, что я говорю лишь о неких структурах, которые можно записать словами.

Он кивнул и поднялся.

— Третий, третий вопрос! Положение в науке!

— Ну, это и без меня вам понятно. Вы же умные, вы патриоты. К сожалению, поддерживаются не фундаментальные науки, а прикладные. Наука сегодня — как министерство по чрезвычайным ситуациям. Взорвался военный завод — ищем гениальное решение, как обезопасить страну от выбросов… Надо бы министра МЧС назначить главным академиком… Склепал удобную лопату вот тебе премия… Здесь трагедия наша. Лучшие открытия в стране сделаны в тридцатые годы, когда отношение к науке было уважительным даже у ЧК. Может быть, вернется это время?

Зал охнул и засмеялся, решив, что Алексей Александрович опасно пошутил. Он и правда пошутил. Но уже играл с огнем — пусть ОНИ ТАМ задумаются. Если Россия оскудеет изобретениями, оборонная мощь очень скоро рухнет, и о нас начнут просто вытирать ноги…

— Говорят, вы собрались уезжать? — Это крикнули уже вслед.

Алексей Александрович не сразу расслышал — он подозвал в коридоре Артема Живило и обнял его.

— О чем они?.. Может быть. — И уточнил: — Конечно.

Журналисты побежали в свои редакции с сенсационной новостью: знаменитый сибирский ученый покидает Россию!

29

По случаю очередного своего отъезда на новую родину Белендеев заказал столы в ресторане «Полураспад» и пригласил весь цвет Академгородка, в том числе Кунцева и Марьясова с женами, Муравьеву и Марданова. Муравьева сидела, пасмурно глядя вокруг.

А молодежь веселилась. Кучерявый Курляндский из ВЦ бегал по залу, слепя вспышкой, всех на память фотографируя. И в самом деле, у многих были торжественные лица.

Через стол от Алексея Александровича хохотала, кокетничая, крутя фужер в руке, Шурка в крепдешиновом старомодном платье с оборками, но с вырезом размером с хорошую лопату. Рядом с ней устроились два парня, Нехаев и кандидат наук, старый холостяк Женя Коровин. Она загадочно улыбалась то бородачу, то Нехаеву, который в последнее время, как сказала Бронислава, всерьез ухаживает за Шурой и даже заменил ей дверь…

Вчера перед сном подошел Митька, шлепая босыми ногами по полу (принципиально не надевает дома тапки, хочет, по методу Иванова, быть ближе к земле):

— Пап, можно тет-а-тет поговорить?