Полустанок

До электрички доставалось всего двадцать минут. И нам с сыном их хватило, чтобы дойти до пятьсот тридцать девятого километра. Всего-то четыре с половиной километра! Было дело, приходилось быстренько до полустанка, от полустанка до ближайшей станции и назад. Двадцать четыре километра! Ноги так и мелькали, как у спортсменов, которые ходьбой занимаются. А мы не спортсмены. Мы в школу ходим, и по работе. Нам спортом заниматься некогда.

Наши гости едва успели к электричке. Пришлось машиниста просить, чтобы подождал «тех, которые вон там, на велосипедах ковыляют». Мы-то домчали на своих двоих!

А сок томатный оказался очень вкусным. Нам ещё и с собой дали трёхлитровую банку.

Узник чести

Не многим понятно, зачем живут часы.

А они просто ждут кого-то

и считают свои небольшие шаги: «пос-то-ян-но…»

Прелесть ожидания в познании самого себя…

Вот в этом замечательном состоянии

мы и проводим свою жизнь.

Облака укутали землю так, что она вспотела. Я тоже взмылена, как лошадь. Второй час бегаю по лесу и кричу: «Сыночек! Где ты! Ау!» Кричу громко, с рыданиями. Минут через пятнадцать после начала поисков уже не способна использовать голосовые связки. Ору горлом, пищеводом, лёгкими. Бегаю и рыдаю: «Отзовись!!! Сыночек! Ау!» Ноги путаются в траве, ветки хватают за волосы, стволы бьют в солнечное сплетение. Больно, наверное.

Я не чувствую. Пытаюсь понять, что произошло, и собраться с мыслями.

Ещё вечером сын предупредил, что встанет рано и пойдёт в лес – дескать, ему надо где-то что-то посмотреть. Мне слишком хотелось спать, чтобы разбираться, что и где, согласно кивнула головой и вырубилась. Проснулась – ребёнка нет. Ну, вроде бы так и договаривались. Отправилась работать. Сняла показания, подкрутила анемометр, поменяла фильтры, пошла посмотреть уровень осадков, а накопительных ёмкостей-то и не оказалось. Вот тут-то я стала паниковать.

Будка лаборатории располагалась за сетчатой оградой. Территория довольно внушительная, метров сто на сто. Вблизи станции лаборатории – несколько площадок, на которых установлены осадкоприёмники – вёдра или кастрюли. У нас их было по паре каждого вида. Вёдра лопались от перепада температур. От кастрюль отходила эмаль по той же причине. А использовать эмаль с щербинами запрещалось по инструкции – результаты анализов осадков на выходе будут совершенно недостоверными.

В общем, было очевидно, что ребёнок пропал вместе с кастрюлями. То, что они ему были абсолютно не нужны, я понимала, значит, это сделал кто-то другой.

Сын рос в лесу, понимал, что людей стоит опасаться. Умело прятался, если замечал на прогулке незнакомцев – делал шаг в сторону и исчезал. Любил гулять один ночью в лесу. Но я всегда знала, где он! Если сын уходил, то всегда писал записку, или оставлял какой-нибудь цветочек, камешек, знак…

Знак! Мне надо было отыскать его. Если он был, то там, откуда пропали эти дурацкие вёдра.

Прекратив бессмысленное рысканье по лесной чаще, я бегом вернулась к лаборатории и стала осматриваться. Трава вокруг площадок для сбора осадков была мне по плечо. По прядям, по травинкам, сверху донизу, нагибая стебли, удалось-таки примять растительность так, чтобы обнажилась почва под нею. Провозилась я минут десять, но нашла то, что мне было нужно – переднюю ось от любимой пластмассовой машинки сына. Он всегда носил её в кармане. Я схватила детальку и побежала с нею к выходу с территории СКФМ. Прямо от ворот вели две тропинки. Налево, к нам на кордон, и направо, на дальнее от нас лесничество заповедника. Вторая ось машинки нашлась именно на второй дорожке. Мне стало немного легче дышать. Тропа к нам вся заросла травой. Та примята нашими ногами, конечно, но следов не разглядеть. А дорога, что вела направо, была песчаной. И я очень надеялась, что похитители – а в том, что ребёнка похитили, я теперь не сомневалась – поведут сына именно по дороге, не сворачивая в лес. Аккуратно обойдя самое начало тропы, рассмотрела следы обуви сына и по сторонам от них две пары чужих. Не думая больше ни о чём, бегом рванулась туда, куда они вели.

Мимо болота с кустами зреющей и ещё несъедобной калины, мимо оврагов реликтового Городища, по сползающим брёвнам старого моста через ручей. И дальше – по длинной дубовой аллее, которая не заканчивалась, а как бы растворялась среди домов лесничества, до которого я таки добралась.

Крайним был дом из красного кирпича, старинной постройки. В нём некогда лущили сосновые шишки для последующей посадки. Направо – нелепый двухэтажный дом. Без канализации, с печным отоплением и пустыми нишами под батареи. Жители вынуждены таскать на второй этаж дрова и воду из колодца, вырытого за пятьдесят метров от дома. Подле дома коровники, сараи для птиц. И ветхий нужник.

Спрятать ребёнка в любом из сараев вполне реально. Но у меня не было уверенности, что он именно здесь. Разглядев в песке неподалёку кузов машинки сына, я поняла, что мне нужно искать его чуть дальше вперёд по дороге, в следующей части поселения. Туда, где стояло несколько одноэтажных деревенских домов.