Полустанок

В первые дни молочко было кремовым от крови. Потом стало белым, густым и приятным. Приходилось разбавлять его водой и брать совсем немного крупы, чтобы получилось несколько ложек молочной каши. Я варила её для сына да всё ждала – вот-вот родит Зорька, и у нас будет так много молока, которое не будет нужды портить, добавляя воду.

Но прошёл месяц, потом ещё неделя, а Зорька вроде бы как передумала рожать. В животе – никакого шевеления, и из степенной дамы на сносях она превратилась в прежнюю непоседливую гражданку. Конечно, проще всего было бы предположить, что наша старшая коза пережила ложную беременность и что биение и шевеление её плода – не более чем наши фантазии. Но увы. Всё это было, и в одночасье исчезло. Даже живот стал намного меньше…

И вот однажды вечером муж сказал:

– Надо резать.

– Нет! Не надо!

– Слушай, ветеринар сюда не поедет, а с нею явно беда. Если мы её не зарежем, то столько мяса пропадёт.

Я зарыдала и ушла в лес, а мои мужчины увели козу на то место, где обычно казнили кур. К сараю…

Пока я уходила подальше от кордона, сын нагнал меня и сказал, что папа попросил его побыть со мной.

Несколько часов спустя в коридоре стояло ведро маринованного мяса. Мои мужчины не смогли его есть, как ни пытались. Я же целый месяц кидала на сковородку маринованное мясо козы, которую научила ходить на задних ногах, которую причёсывала длинными зимними вечерами, которой пела песни… Я съела козу, которая провожала меня до полустанка по глубокому снегу, когда, испугавшись лайки, отставшей от браконьеров, я не решилась идти от кордона одна.

Я жевала и напоминала себе, что у Зорьки не было шансов. Ещё день – и она бы погибла от заражения крови. Да, я её ела! И мне было так вкусно…

А сейчас – пишу и плачу. Излишняя впечатлительность и голод порой вытворяют с нами такие странные и страшные вещи…

Катька же – та ещё долго жила с нами. Козлят у неё больше не было, но после того, что мы с нею пережили вместе, ходила рядом, словно белая рогатая собачка.

Трубка мира

Надо учиться понимать людей.

Иначе бытие превратиться в битву!

А жизнь – это борьба ЗА любовь, а не ПРОТИВ нее!

Вечер. Лёгкий ветерок обратил деревья в прозрачный презент Фата-морганы. Не к месту она тут, вдали от пучины морской. Но рядом пруд, река, болото. Чрезмерная влажность. Так отчего бы ей не заглянуть в наши края?

Стройные молодые растения раскачивались, как удочки потерявших терпение рыбаков. Взрослые надменно подставляли кудри ветру, слегка поводя плечами ветвей.

Через приоткрытое окно были слышны незнакомые голоса:

– Сейчас ему достанется!

– Ещё как! Меня мать в детстве так отлупила за это дело…

– А мой отец, как застукал, заставил выкурить целую пачку папирос, зелёный неделю ходил.

Выхожу на крыльцо:

– Здравствуйте! Как вы попали в эту часть леса? Пропуск есть?

– Да вот, грибы собираем. Пропуска нет, зачем он нам? Мы тут всю жизнь ходим.

– Нельзя тут грибы собирать, и ходить тут тоже не стоит.

– Да ладно вам, за сыном лучше смотрите, а мы как-нибудь сами разберёмся, где нам ходить.

– Что вы имеете в виду? При чём здесь мой ребёнок? Где он?!

– Да вон, дым из-за двери. Курит твой ребёнок! Скоро девок водить начнёт!

Я замечаю, что из-под двери маленького сарайчика, где мы храним канистры с бензином, и вправду идёт дым. Подле стоит детский велосипед, на руле висит шлем танкиста и игрушечный автомат. Бросаюсь бегом туда, рывком открываю дверь, срывая её с нижней петли и кидаюсь к сыну. Прижимаю к себе и выбегаю на воздух.

– Живой?!

Сын кивает головой. Глаза виноватые, в руке крепко зажата сигарета. (Слава Небесам, что неумело!)

– Ты зачем туда забрался? Там же бензин! Ты мог погибнуть!

– Но в лесу же нельзя курить! Может быть пожар! А сейчас ветер, огонь быстро побежит по лесу…

– Знаешь, что я тебе скажу?

– ?

– Ты очень честный и ответственный ребёнок.

Сын глянул на меня снизу своими умными глазками и сказал:

– Мам, а я в уголке стоял. Там никакой промасленной ветоши не было. И не над канистрой.

– Всё равно. Там слишком мало места. Это опасно, – устало махнула я рукой, и тут только заметила, что группа нарушителей наблюдает за нами, открыв рты:

– И что, пороть не будешь?

– Сына? Нет! А относительно вас сейчас сообщу в охрану заповедника.

Мужчины переглянулись и без лишних разговоров пошли в сторону полустанка.

– По дороге не курить! – крикнула я им вдогонку. И повернулась к сыну. – Ну что, тащи пассатижи, будем ремонтировать дверь, пока папа не вернулся. Незачем его беспокоить по пустякам. Ему и так тяжело приходится.

Сын расплакался:

– Я больше не буду! Курить не буду.

– Ну что ты, сыночек! Не плачь! Я тебя люблю! – обняла я его. – Ты – хороший! Помни об этом.

Мы – заклятые враги для самих себя… Печален груз опыта собственных ошибок. Славно, когда есть тот, кто разделит его с тобой.

Платочки

Улитки чавкали на весь лес,

им было вкусно, а листве – больно.

– Ой. Да зачем это? Не надо.

– Это вам, бабушка, к женскому празднику!

– Да, как же это? Мне уж давно никто ничего не дарил. Спасибо вам! Платочки…