Полустанок

Кроме того, ребёнка надо было водить в школу? А как же! И это тоже занимало массу времени. Ни много, ни мало – ровно половину суток! А когда, бывало, мы не могли попасть на уроки, то разбирались по всем предметам глубже, чем это предусматривала школьная программа, и в намного бОльшем объёме.

По нашим представлениям, «тёмным» мог быть только лес, но не наш ребёнок. Если мы иногда всё же не приходили, учительница передавала пакет со школьным обедом с оказией на соседний кордон. Мы забирали его, и в пакете вместе с бутербродами часто лежала записка: «Родители! Не переусердствуйте! Вы слишком много занимаетесь с сыном! С уважением, Э.В.» Но мы очень старались не пропускать занятий. Да только то электричка проедет мимо, то вовсе не приедет, а бывало, мы промокали до самых подмышек, пробираясь по сугробам. Ну, а под проливным дождём можно было оказаться мокрым с головы до самых пяток. Дождь в лесу не прекращается после окончания. Вода шумит, словно водопад в отдалении. И, пока с деревьев не стечёт тебе всё за шиворот, это шевеление потоков воды не утихнет.

Приходилось сушиться у печки на Крутовском кордоне, возвращаться к себе и нарушать пожелание учителя не засиживаться за уроками.

Таким образом, как это ни парадоксально, делая одно дело, мы понемногу, постепенно отдалялись друг от друга. Годы спустя приходит понимание того, что, закусив удила, человек не выполнит своего предназначения. И когда говорят, что труд сделал из обезьяны человека, мне думается, что это неверный вывод. В обезьян превратились те люди, тяжесть быта которых не позволила им осмотреться вокруг. Потворствуя своим физиологическим потребностям, мы превращаемся в существ, чьи интересы ограничиваются только этой сферой. Как только мы перестаём быть способными воспевать свои усилия, начинаем деградировать. Или надрываемся, перегораем…

Да уж… Как ловко мы умеем находить оправдание своим проступкам. Но, выражаясь выспренно, я деградировала до того, что мной овладела страсть к чужому человеку.

Тот, о ком я рассказываю, безответственно балагурил, и мне это было, в общем, безразлично до поры до времени. Пока я не направилась за водой, чтобы сделать гостям чай. А тому ж болтуну было всё равно, где разминать главную мышцу своего организма. Он увязался за мной и в какой-то момент перехватил полное ведро из рук. Наши пальцы соприкоснулись и – вот оно, то постыдное, что вспыхнуло во мне за секунду.

И-эх… пошло-поехало. Уж и плакала я втихаря, и глядела через щёлку. И напивалась пару раз с горя. Потом решилась и подошла с этим к мужу. Так, мол, и так, не знаю, что делать. Ну а муж – человек рассудительный. Да и видел давно, что неладное что-то с женой творится, и причину знал, ибо зачастила эта причина в гости ездить, над добычей кружить. И придумал он такую штуку – чтобы я сама решила, что мне милее, что дороже. Он с сыном или этот заезжий молодец. Да пригласил он молодца в гости к нам с ночёвкой.

Тот приехал с другом. Поужинали мы и спать легли. Мы на диванчике, а гости тут же, рядом, на полу. Так захотели. И вот лежим мы рядом с мужем. Чувствую я его родное тепло – а рядом, только руку протяни, лежит объект моих постыдных устремлений. Чужое нечто. Храпит, пускает пузыри и пахнет неприятно во сне.

Я повернулась к мужу, крепко обняла его. Мне стало невыносимо горько. Сколько боли я принесла родному человеку.

Случайность? Их не бывает вроде.

Утром проснулась счастливая от того, что наваждение меня покинуло безвозвратно. А молодец заезжий обратился в коршуна и много неприятностей потом сделал в отместку за неутолённые ожидания, много бед причинил. Но ведь горе – не беда, если рядом тот, кого любишь и кому веришь.

Знаете ли, чтобы оставаться человеком, надо если есть, то немного и красиво, не «сочетаться», а прикасаться к любимому. Когда прячешься от непогоды, то не под обстрелянным временем навесом остановки, а вдвоём и под большим зонтом, «чей парус непременно алый, и где не лжёшь – в большом и малом»… Вот, как-то так.

Грин должен быть счастлив тем, что вовлёк нас в свою фантазию. И пусть у каждого – свой оттенок алого, да паруса же – они как крылья за спиной: не чувствуем, но знаем – они есть. И зовут, и манят, и тревожат…

Корабельные сосны

Для внутреннего

равновесия с внешними силами зла…

Сосны. Запах их липких почек обращает мыслями туда, откуда не бывает возврата. В сочетании с названием породы дерева прилагательное «корабельный» воспринимается без отрыва от влажной подушки, подруги и наперсницы сладких девичьих грёз. Корабельные сосны. Когда мы увидели их впервые, то просто-напросто потеряли дар речи. Да простят меня жители Петербурга, но куда Александрийскому столпу до них. (Не факт, впрочем, что не они стали опорой музы Монферана!)

Рано утром к кордону подъехал милицейский УАЗ и «Нива» охраны заповедника. Из машин вышли два милиционера, лесники и сам начальник охраны – высокий худой мужчина отталкивающей наружности, с застывшей пенкой слюны в углах рта.

Все эти люди в форме приехали допросить нас и обыскать дом.

– Та-ак… Ну и где деньги?

– Не понимаю…