Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

При очистке данного количества хлопчатника, ваты по весу получается только ¼; половина общего веса приходится на семена-чигит и четверть – на коробочки. Чигит идет в примесь к льняному семени при гонке из него масла, а коробочки при большом их количестве сжигаются в очаге под котлом. Очистка хлопка от коробочек производится руками, а от чигита, при посредстве особого деревянного аппарата чирык, или чагрык, главную суть которого составляют два вращающихся навстречу друг другу валика со спиральными нарезками. Вата проходит между валиками, а семена отрываются и падают вниз. Прежде чем очищать хлопок от семян, его тщательно просушивают на солнце. В течение недели или, вернее, шести дней женщина очищает в среднем не более ½ чайрика (2 пуда 25 футов[418]) коробочек. Из этого количества полается 2 чаксы (26 ф.) ваты и 4 чаксы чигита. В настоящее время, например, ½ чайрика неочищенных коробочек хлопчатника (гуза) продается около 2 р. 40 к.; две чаксы ваты стоят 3 р. 60 к., а 4 чаксы чигита около 40 к. Средний недельный заработок женщины, занимающейся исключительно очисткою хлопка, может быть принят около 1 р. 50 к., но этой цифры заработок достигает тогда только, когда у женщины есть помощники, дети, на которых лежит очистка хлопка от коробочек, и, кроме того, редкая женщина может работать подолгу без отдыха, так как рука и плечо сильно немеют при вращении рукоятки чагрыка. (Такой очищенный хлопок частью идет на местные потребности: одеяла, халаты и пр., а главным образом скупается торговцами по мелочам на базаре и увозится в Россию.)

На прядение ниток идет луипий по цвету, наиболее белый, хлопок. Предназначенная для переработки в пряжу вата предварительно тщательно перебивается тонкими тростинками, причем ей придают форму пластов около пальца толщиной, ¼ аршина шириной и нескольких аршин длиною. Затем каждый такой пласт по его длине свертывается в клубок. Самое прядение нитки производится на веретено, приводящееся в движение посредством маленькой деревянной ручной прялки-чарх. Нитка отсучивается от маленьких цилиндриков ваты, скатываемых руками.

Цилиндрики эти, около ¼ аршина длиной и в палец толщиной, скатываются из кусков, отрываемых от заранее приготовленных клубков перебитой ваты.

Нитки, необходимые для шитья белья и одежды, прядутся обыкновенно дома, а потому вся та пряжа, которая выделывается для продажи, идет главным образом на тканье белых и цветных материй местного производства. (Последним здесь заняты исключительно мужчины; в некоторых каракалпакских и других полукочевых семьях женщина ткет одни только грубые шерстяные материи.) Пряжею женщина зарабатывает в неделю от 40 до 80 к. сер., причем в большинстве случаев выделанные за неделю, или за 6 дней[419], нитки продаются непременно в следующий же базар, так как вырученные на них деньги, особенно в городах, где у бедного населения никогда почти никаких запасов не имеется, необходимы на покупку провизии и опять-таки в базарный же день, ибо в противном случае провизию эту придется покупать у мелочных торговцев по дорогой сравнительно цене.

В холодные зимы такие женские работы, как очистка ваты, а главным образом прядение ниток, прекращаются, потому что, во-первых, негде сушить хлопок, во-вторых, большинство помещений настолько холодны, что работать в них подолгу становится совершенно невозможным и, в-третьих, на базарах нет спроса на нитки вследствие поголовной почти забастовки ткачей, мастерские которых холодны так же, как и большинство других помещений. Цены на нитки падают так сильно и быстро, что в начале такой холодной зимы далеко не редки случаи, когда женщина, вынесшая свои нитки на базар, продает их за ту же цену, за которую она, неделю тому назад, купила неочищенный хлопок. Есть женщины, живущие исключительно одним только этим трудом. Мы знали одну такую старуху. Она пряла нитки, а муж ее, 60-летний старик, продавал на улице халву, которую он брал на комиссию и зарабатывал этим около 10 к. в день. Судите о положении этих людей во время забастовки ткацких работ, в холодную зиму, когда нужны дрова и горячая пища и когда все безусловно продукты сильно дорожают. Знали и еще одну семью. Это была старуха лет за 50. У нее была дочь лет 12 и крошечный дворишко в одном из наиболее людных кварталов Намангана. Жили очисткой ваты и прядением ниток, разумеется, всегда впроголодь. Старуха стала дряхлеть. Видит, дело плохо. Отдала дочь за бездомного поденщика и взяла его к себе; зарабатывал он в среднем около 20 к. в день, и то не всегда; оказался больным грыжей и полуидиотом. Наступила холодная, всем памятная здесь, зима 1881/82 года, когда морозы доходили до -20 °C. Все без работы. Дочери было уже 14 лет. Голод и холод доняли. Невинность девушки была продана за четыре рубля серебром. Потом дела их поправились; идиот умер, а бывшая номинальная жена его сделалась тайной проституткой.