Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Если дети уже взрослые, имущество, оставленное отцом, обыкновенно немедленно же делится и старуха вдова или поселяется у одного из своих детей, или устраивается у кого-либо из родственников. (О положении ее здесь мы говорили уже выше.)

При малолетних детях она по большей части остается жить в доме мужа и, если не особенно стара, то через год, через два по большей части вновь выходит замуж. Случаи ее выхода в замужество на 40-м и даже 45-м году, смотря по тому, насколько она сохранилась, далеко не редки, особенно же – если она обладает домом, садом или другой какой-либо собственностью, приносящей более или менее постоянный и обеспеченный доход.

Траур (синяя рубаха; темный халат, а во время оплакивания синий кушак) сартянка носит по мужу от 4 месяцев до одного года. У большинства траур снимается после того, как будут справлены годовые поминки.

Выше мы упоминали уже о том, что большинство сартовских старух очень подвижны, деятельны и работящи. Наиболее быстро и заметно сартовская женщина отцветает в возрасте между 18-м и 25-м годом; далее, в особенности после 30 лет, явления наружного устаревания идут очень медленно и последовательно, а изменения в ее нравственном мире становятся почти незаметными. Энергичная, всегда готовая поболтать и посмеяться, охотница до всевозможных женских сборищ, бодрая и работящая в 40, в 45 лет, она остается такою же почти до самой смерти, лет до 55, до 60, если только ее не расслабит какая-нибудь случайная, тяжелая болезнь.

Примеры достижения 70–80 летнего возраста, далеко не редкие между мужчинами, в отношении женщин являются лишь как исключения. (В кишлаке Ахтам Наманганского уезда мы знали старуху 90 лет; мужу ее было за 100. Она продолжала еще прясть, а он ткал мату. Разумеется, к работам этим оба относились лишь как к развлечению.)

Фаталисты вообще, по достижении преклонного возраста и мужчина, и женщина одинаково с замечательным спокойствием встречают смерть, веруя в то, что аджаль, час смерти, предвечно предопределен для каждого человека в книге судеб и что никакие силы не могут отдалить этого срока даже и на мгновение. Раз нам пришлось присутствовать при смерти одного, не старого еще муллы. Он умирал от ран, нанесенных ему накануне ночью разбойниками, не потеряв почти до конца жизни сознания. С замечательным спокойствием, не обращая более никакого внимания на окружавших его, тихим, заметно слабевшим голосом он сам читал себе отходную.

Как только наступит смерть, окружающие покойника или покойницу немедленно же приступают к оплакиванию.

На вопли и причитания начинают понемногу сходиться соседи; знакомым и родственникам дают знать о том, что такой-то или такая-то «каза кылды» – совершила предопределенное ей. (Услышав такое известие говорят: «Худа рахмат булсун» – Бог да будет (к нему или к ней) милостив.)

Одновременно с этим покойнику или покойнице подвязывают косынкой нижнюю челюсть, дабы рот не остался открытым, закрывают веки, вытягивают руки вдоль боков и покрывают труп куском какой-либо материи.

Тем временем собираются родственники и знакомые; приходят югучи, омывальщики или омывальщицы трупов. Женщины проходят во внутренний двор, а мужчины собираются в михман-хане. И тут, и там идет оплакивание. Мужчину оплакивают и женщины; женщину женщины же и лишь ближайшие родственники: муж, сыновья, братья.

Мужа и жену оплакивают словами «гюлюм-ой!» («о, мой цветок!») или «ашукым ой» («о, моя любовь!»). Возгласы эти (и подобные им) выкрикиваются нараспев, подражая плачу, а в промежутках между ними воют и стонут без слов.

В зажиточных семьях всем собравшимся на похороны раздают кусочки коленкора или другой бумажной материи с завернутыми в них мелкими монетами.

Омовение трупа производится по большей части одними только югучи, всегда в отдельной комнате. Так как прикосновение к покойнику считается оскверняющим человека, то югучи надевают на руки маленькие мешки, заменяющие собой рукавицы. Омыв раздетый донага труп, на него надевают саван, приготовляемый из белой бумажной материи и имеющий вид мешка, открытого с обоих концов. Надев саван на труп, открытые концы его завязывают над головой и у (подошв) ног. Затем труп кладут на длинные похоронные носилки, покрывают последние простыней (иногда какими-нибудь материями, халатами, паранджи покойницы) и выносят на наружный двор. Здесь в присутствии всех собравшихся мужчин имам читает джаназу (нечто вроде нашей панихиды), по окончании которой все присутствующие произносят над покойником последний селям[465].

До кладбища носилки с трупом или несутся людьми, или ставятся на арбу. Сопровождающие, одни только мужчины, имеют в правой руке посох и синий платок. По дороге на кладбище оплакивание совершается сравнительно редко, только в случаях смерти богатых мужчин; обыкновенно же похоронная процессия двигается в молчании.