Полжизни

Я зналъ, что мнѣ легко очутиться между двухъ огней. Такъ оно и выходило. Не успѣлъ я хорошенько проснуться, какъ ко мнѣ въ спальню уже влетѣлъ Леонидъ Петровичъ. Онъ не показывался въ Villino Ruffi въ день пріѣзда графа.

— Ну что? спросилъ онъ меня полушепотомъ и подсѣлъ на кровать.

Такъ точно спрашиваютъ мальчики, наблудившіе и прибѣжавшіе узнать, — провѣдали большіе про ихъ шалость, или все сошло благополучно?

Мнѣ съ нимъ сейчасъ же стало весело, помимо моей воли, до неприличія весело.

— Да ничего, отвѣтилъ я, продолжая лежать. Леонидъ Петровичъ видимо расположился бесѣдовать со мною на кровати.

— Не было бури?

— Никакой; графиня жаловалась на мигрень и осталась у себя въ спальнѣ.

— А графъ? расположился внизу съ княжной?

Глаза его такъ и прыгали, когда онъ дожидался моего отвѣта.

— Да.

— Какъ онъ это принялъ?

— Это ему нѣсколько не понравилось; но онъ сказалъ потомъ: à la guerre, comme à la guerre.

— Разумѣется!.. Что за купеческіе нравы! Непремѣнно съ супружницей! Ну, и прекрасно!..

Онъ былъ такъ радъ, что потрепалъ меня по груди. Я уже попалъ въ его наперсники. Онъ не только не стѣснялся со мною, но въ немъ жила неудержимая потребность изливаться, разсказывать мнѣ денно и нощно про все, сдѣлать изъ меня настоящаго, закадычнаго друга. Мнѣ оставалось только справляться съ пріятностями и удобствами этой роли.

— Вы навѣстите сегодня Villino Ruffi? спросилъ я.

— Явлюсь съ визитомъ къ графу… Безъ этого нельзя же… Ну, батюшка, онъ меня не анравилъ.

— Что, что такое? переспросилъ я.

— Это у меня такъ бабушка одна выражалась. Она смастерила русское слово изъ французскаго: ravir. Когда ей кто-нибудь не нравился, она бывало говоритъ: нѣтъ, онъ меня не анравилъ.

— Такъ васъ графъ Платонъ Дмитріевичъ не анравилъ?

— Чопорный какой-то, кисло-сладкій и преисполненный, кажется, земской мудрости. Во всѣхъ статьяхъ — добродѣтельный мужъ!..

— А вамъ хотѣлось бы забулдыгу или старикашку какого-нибудь? совершенно добродушно спросилъ я.

— Мнѣ все равно, милѣйшій Николай Иванычъ, я скорблю только за женщину, находящуюся въ безвыходномъ положеніи, и…

Онъ не договорилъ и задумался. Въ глазахъ его мелькнула вспышка теплаго чувства, и не совсѣмъ легкая дума тотчасъ замутила ихъ.

— Вы, поди, говорите про меня: онъ такъ сбираетъ медъ, какъ пчела, съ каждаго цвѣтка… А выходитъ, что жизнь наталкиваетъ на такія поразительный встрѣчи. Что-жь, и бѣжать отъ нихъ?.. И пойдутъ дилеммы?.. И кто же всего больше страдаетъ? женщина, одна женщина!.. Поневолѣ она стряхнетъ съ себя всякую отвѣтственность.

Онъ опять задумался, но тотчасъ же вскочилъ и заходилъ по моей крошечной спаленькѣ.

— Вы скоро къ графу? спросилъ онъ.

— Вотъ напившись кофею; онъ просилъ завтракать вмѣстѣ.

— Завтракать будетъ часовъ въ одиннадцать? Такъ я тотчасъ послѣ завтрака явлюсь. Пожалуйста, не уходите, Николай Иванычъ, поддержите меня сколько-нибудь! Право, какъ-то скверно. Вѣдь мы съ вами должны быть солидарны… Развѣ онъ нашъ, этотъ графъ?

Я чуть-чуть не разразился смѣхомъ: такъ чудовищно было обращеніе ко мнѣ Рѣзваго.

Но онъ продолжалъ волноваться не на шутку.

— Да вотъ подите, исповѣдывался онъ вслухъ, какъ ни бодришься, а скверно!

— А что, спросилъ я, понижая голосъ, или забираетъ васъ?

— Не то чтобы очень, а неловко какъ-то.

— Въ первый разъ должно быть?., не договорилъ я, но онъ меня понялъ.

Подсѣвши снова на постель, онъ съ поникшей головой выговорилъ, краснѣя какъ маковъ цвѣтъ:

— Я хвастаться не хочу… и потомъ, какая женщина!.. Готовъ сейчасъ на всѣ.. Но я не могу дѣйствовать, какъ я хочу; вы понимаете, у меня руки не развязаны. Да и что тутъ сдѣлаешь!.. Кромѣ дуэли, ничего…

Помолчавъ, онъ встряхнулъ волосами, всталъ во весь ростъ, расправилъ какъ-то плечи и грудью крикнулъ:

— Не выдавайте только меня, а мы какъ-нибудь вынырнемъ. Прощайте!.. И выбѣжалъ.

«Имянинника» начиналъ забирать недугъ совѣсти.

Да, Леонидъ Петровичъ превратилъ меня, долго не думая, въ своего друга; и право, мнѣ оставалось только благодарить его за такое довѣріе. Кому же могъ онъ изливаться, какъ не мнѣ? Правда, онъ взывалъ къ «солидарности» слишкомъ скоро; но въ этомъ сказывалась его молодая довѣрчивость: ни одной минуты не подумалъ онъ, что я стану на сторону мужа.

Ни на какую сторону я не могъ становиться. Происходило что-то печальное и уже неисправимое. Но умывать руки я тоже не желалъ. Графиня, та, которую я когда-то зналъ, куда-то скрылась, и только образъ ея жилъ, слышался ея голосъ, видѣлась ея семейная обстановка.

Мои думы не стали свѣтлѣе у рѣшетки Villino Ruffi. Напротивъ, онѣ получили особый непріятный колоритъ отъ неизбѣжнаго появленія Маріи на крыльцѣ, въ ея неизмѣнномъ спенсерѣ, съ гортанными, наянливыми звуками. Даже въ выборѣ камеристки я не узнавалъ прежней графини Варвары Борисовны. Такое олицетворенное пронырство и такое шумное нахальство должны были доставлять невыносимыя ощущенія высоко-приличному Платону Дмитріевичу.

XVIII.

Меня встрѣтила Наташа въ парадной комнатѣ нижняго помѣщенія. Я тотчасъ увидалъ, что вчерашнее ея смущеніе продолжается.