Ползла по небу черепаха

Людмила вздохнула. Надела на себя все черное, волосы собрала в пучок, напоминающий логово паука, и задумчиво потерла подбородок. Лучше, чем есть, не станешь. Изменить в себе ничего нельзя. Воля сломана, и неважно, что стало с внешностью. Ей тридцать семь лет, она старуха, которая отвратительно выглядит. Лицо Людмилы пожелтело, на лбу выступили прыщи, как у подростка. Это все из-за шапки, которую она надевает, выходя на улицу. Но по-иному нельзя, волосы в плохом состоянии. Она слышала, как Наташа что-то делала на кухне, и тянула время, чтобы подольше не выходить. Ей не хотелось быть доброжелательной, что-то говорить и делать вид, что все хорошо. Но понимала: отмолчаться не получится. Мечтала исчезнуть, раствориться в воздухе. Потом вышла, тяжело дыша. Сглотнула, пытаясь унять бешенное сердцебиение. В последнее время это часто случалось. Малейшее волнение вызывало всплеск адреналина в крови. Грудь сдавливало, дышалось тяжело, будто она пробежала десять километров.

Людмила остановилась на пороге кухни, прислонившись к косяку двери, ноги не держали. Заметила, что Наташа уже заварила чай, помыла грязную посуду, оставшуюся со вчерашнего дня, и смахнула крошки со стола. Это тоже было неприятно. Порывы Наташи не преобразили безнадежную ситуацию. Людмила нервничала все больше, представляя подругу властной, деспотичной, во что бы то ни стало добивающейся своего, уверенной и осознающей свои заслуги. Хотелось поскорее покончить с этим и разойтись на этот раз окончательно.

– Почему у тебя все чашки с отбитыми ручками? – спросила Наташа.

Людмила не ответила. Она смотрела в окно и щурилась на небо, которое казалось слишком ярким, несмотря на серые тучи и мелкий дождик.

– Я понимаю, что тебе не до этого, – продолжала говорить гостья, постукивая аккуратными ноготками по краю столешницы. – Но ведь в доме нет ни одной приличной чашки. Как же теперь чай горячий пить?

– Дождись, пока остынет. Или перелей в другую чашку, попей из блюдца, я в детстве так пила. Способов много на самом деле.

Наташа нахмурилась, видно ее не устроил такой ответ.

– Люд, давай сходим в магазин и купим тебе красивую посуду!

Мутный взгляд Людмилы скользнул куда-то по волосам Наташи, будто царапая до боли.

– Зачем она мне?

– Как зачем? Ведь это приятно окружать себя хорошими вещами. Пить чай из красивой посуды. И необязательно заходить в дорогие магазины! Можно приобрести хорошие вещи и посуду недорого! Я и в Нижнем знаю места, где можно купить все нужное.

– Не сомневаюсь.

– Так как? Прогуляемся?

– У меня жизнь развалилась на куски, а ты говоришь про какие-то чашки.

Повисла неловкая пауза. Людмила пожалела о том, что не сдержалась и подала надежду на откровенный разговор, понимая, что Сулакова обязательно зацепится за это. Она слишком хорошо чувствовала, что так и будет. Но разговор был опасным. И Людмилу охватило чувство страха, она понимала, что если сейчас не найдет повод, чтобы не пить чай, то отношения станут невыносимыми. Их нельзя продолжать, потому что смерть Арсения все изменила. Нельзя было вчера разговаривать с Сулаковой, а сегодня пускать в квартиру. Надо было бежать! Бежать со всех ног!

И она оказалась права, потому что Наташа вдруг выпрямилась, нацепив на лицо скорбную маску безграничной печали, и заговорила совсем тихо, с придыханием, делая раздражающие паузы и обжигая Людмилу трогательным сочувствующим взглядом:

– Люда… Мы все любили Арсения, и он навсегда останется в наших сердцах…, но прошло уже восемь месяцев, это почти год. Так не может больше продолжаться… Ты должна подумать о своей семье, о своих друзьях, о своей жизни… Ты должна помириться с мужем. Я знаю, что вы отдалились друг от друга, а это неправильно! В том, что вы делаете – настоящая трагедия, которая может плохо закончиться. Я имею в виду, не дай бог, дойдет до развода! Я твоя лучшая подруга, мне больно от того, что происходит и никак не наладится… У всех сейчас трудный период, я – не исключение.

Людмила не пошевелилась и не изменилась в лице. Слова Наташи больно резали ее, но только потому, что она не верила им. И она не была лучшей подругой!

– Я тоже страдала и страдаю! Мы только-только стали строить свою маленькую жизнь, дети полюбили друг друга, а тут такое горе. Кристина провела в больнице три месяца, и я не знаю, чего мне ждать. Мама боится, что у девочки развилась шизофрения. Непроходящий кошмар!

Если Наташа и ожидала от Людмилы жалости, то ее постигло разочарование. Надломленные слова производили обратный эффект.

– Люда, я не могла спокойно спать, не узнав, как ты! Как Влад! Ты, наверно, подумала, что я забыла тебя, но это не так. Да, я не звонила, но это только потому, что слишком много проблем навалилось. У мамы больше нет сил. Добрая, милая мама, которая столько делает! Мы подумываем отдать Кристину на удочерение.

В мертвых глазах что-то шевельнулось. Любопытство?

– Зачем?

Наташа обрадовалась, имея возможность рассказать о своих бедах, не обращая внимания на то, что сочувствия так и не было.