Поместный собор Русской Православной церкви. Избрание Патриарха Пимена

Кудинкин перебил его и опять, в который раз, задал мне вопрос. Он задавал его мне почти каждый день на протяжении всех этих дней в Москве и в Лавре: «Как Вам нравится Собор? Какие Ваши впечатления?»

Поначалу я ему отвечал: «Подождите, Собор еще не начался». Потом: «Неплохо, удовлетворительно, ничего…» Ему очень хотелось, чтобы я всецело восхвалял все, происходящее на Соборе. Но этого, по совести, я не мог делать, а раскрыть ему все, что я думаю, считал невозможным.

Сейчас я ему сказал: «В общем, хорошо…»

В ответ на это Кудинкин разразился патриотической тирадой: «Мы, русские, очень скромны, слишком скромны! Мы спасли Европу от татар, потом спасли ее от Наполеона, в последнюю войну – от Гитлера. Все другие народы трубили бы об этом по всему миру, хвастались бы… А мы замалчиваем или говорим “удовлетворительно”, “неплохо”, “в общем, хорошо”. А надо говорить – “прекрасно!”» Я позавидовал его патриотическому оптимизму.

А относительно Казен-Бека… Я вспомнил его реплику на Соборе. Он был переводчиком у Виллебрандса, вдруг однажды подходит ко мне и говорит: «Владыко, вот если посмотреть на собравшийся здесь епископат Русской Церкви, на их лица, то скажу Вам, слава Богу, благоприятное впечатление. А вот если посмотреть на лица батюшек… уже хуже».

7 июня

С утра этого дня я отправился один на машине в церковь Воскресения в Филипповском переулке (теперь ул. Аксакова) на Арбате, я никогда раньше не бывал в этой церкви, и мне хотелось там побывать. Это бывшее Иерусалимское подворье. Водитель машины не знал этой церкви, и мы долго блуждали по улицам Арбата, прежде чем нашли ее.

«А почему Вы хотите сегодня в церковь? – спросил он меня. – Разве сегодня праздник?» И тут сам вспомнил: «Ах, да! Сегодня ведь Духов День!» Церковь была старинная, очень красивая, но маленькая. Народу полно. Девятнадцать причастников. Время прошло быстро, и после службы я вернулся в гостиницу.

Я решил позвонить в Иностранный отдел и узнать, дано ли мне продление визы для пребывания на территории СССР. Хоть они и уверяли меня, что все будет сделано и что они сами пришлют мне паспорт с продлением в гостиницу, я не был спокоен.

К телефону подошел Б.С. Кудинкин.

– Ну как? – спросил я его. – Продлили паспорт?

– Плохо, Владыко, – отвечал он, – неудача. Отказали.

– Как? Почему отказали? – спрашиваю я. – Вы же сами уверяли, что все будет сделано и будет полный порядок.

– Не знаю, не могу понять… но это не только Вам. Всем отказали, – сказал Кудинкин.

– Неужели и Владыке Антонию Блюму отказали? – настаиваю я.

– Сначала да… И ему, и Патриарху Александрийскому, который хотел ехать в Одессу, где у него подворье. И Владыке Петру, и Алексию тоже. Но потом в дело вмешался митрополит Никодим, нажал по телефону через Куроедова на кого-то… В результате Владыке Антонию и Патриарху Александрийскому продлили. Но спутнику митрополита Антония протоиерею Сергию Гаккелю отказали.

– А епископу Иринею Баденскому? – допытывался я.

– Ему не надо было продлевать разрешение, он имел его еще из Германии. А двум его спутникам тоже отказали, – Кудинкин отчитался мне полностью, но я был возмущен.

В конце разговора Кудинкин добавил, что митрополит Никодим хочет меня повидать перед отъездом и просит быть у него в Отделе в половине шестого вечера.

Безусловно, отказ в продлении мне визы на неделю, лишение меня права поездки в Ригу и в Крым я воспринял как санкцию за мое выступление на Соборе. В общем, это можно было предвидеть. Но прежде чем увидеться с митрополитом Никодимом, мне хотелось удостовериться в правоте аргументов и фактов Кудинкина (речь идет о продлении виз для других).

Я позвонил митрополиту Антонию Сурожскому, он мне сказал, что у него с продлением все в порядке и, более того, что у о. С. Гаккеля тоже не будет проблем (так обещали!). А о трудностях никто ему не говорил.

Епископ Петр сказал, что у него еще не исчерпано время пребывания на территории СССР, он тоже просил немного продлить, и ему сказали, что продлят. У меня же кончалась виза завтра, 8 июня! Что касается членов бельгийской делегации, диакона о. С. Рейнгардта и Драшусова, то они сами, торопясь вернуться на работу, уехали уже сегодня утром. По тем же причинам улетел одновременно с ними и Лосский. Епископ Дионисий, у которого виза еще не кончилась, оставался больным в Лавре, где к нему вызывали местного доктора. Так что, в сущности, только мне или, во всяком случае, почти только мне отказали в продлении срока пребывания в СССР. Я расценил результат разговора с Кудинкиным, как применение санкций по отношению ко мне. Впрочем, все, кому я об этом рассказал, оценивали эту ситуацию так же. Позвонил своему брату Игорю, о. Шпиллеру. Брат жалел о моем внезапном отъезде и о том, что мы с ним больше не увидимся.