Помни о Фамагусте

Невидимым ключом, одним из тех, что отпирал все замки и засовы, например, в ограждающих тенетах арены, и всегда был у него в правой руке, но, по надобности, мог оказаться и в левой, видимый еще меньше, Гальперин, масляно щелкнув, открыл дверь вокзала и шагнул в освещенную тьму. Здесь, ненужные в это время, фонари горели вовсю, и вырисовывались купола галерей, помпезные своды, стальные, точно тень папоротника, узоры, дежурные стрелки хронометра, киоски, набитые снедью, подарками и романами в бумажных обложках, спецкасса для партийцев, отдыхающих в спальных вагонах. Он постоял на перроне, звякнул в колокольчик и побрел вдоль паровоза и пульманов. Походка его была межеумочной, предслышимый метр господствовал в ней не всецело, допуская избыток ритмических уклонений от схемы, ипостасных отступов, колебательных вольностей, но, взяв мерой дистанцию меж табличками «Красноводск — Кисловодск», он, четыре вагона спустя, научился впечатывать в расстояние равновеликие показатели безударных шагов и выпал из тоники. Тотчас же, как волна перемены и перемена волны поднялись по ногам его к паху, желудку, легким и сердцу, все, из чего состоял он, заработало ровно и сильно, полнее, чем в юности, освежающий вдох — освобождающий выдох, все пропиталось, промазалось медовым теплом, о котором лишь только, несбыточно, с пяти до шести, на рассвете. Счастливые мышцы сказали: смазан медом и курдючным салом, смесью с добавкой коричного крошева или присыпки из майорана, в честь итальянского физика, известного в Палестине как «Заатар» (кавычки, душистые размельченные буковки), и если не собьется с шага, сможет без устали пройти сколько захочет.