Помни обо мне

— На обеих руках, — добавила я почти спокойно. — Он сочинил сирвенту, песню, которая не понравилась архиепискому Монсегю. Его преосвященство пригрозил Бернарту отлучением, и нашлись те, кто решили, по их словам, спасти душу заблудшего трувера. Его избили, облили нечистотами и бросили на улице. Не убили. И оставили три пальца на правой руке, чтобы мог творить знак Всеотца, когда станет замаливать грехи. Вы правы, ваше сиятельство, — я повернула голову, чтобы посмотреть в глаза маркизу Ривеллен, — эти детали не слишком приятны. Но не для тех, кто знал Бернарта и сидел у его постели.

Лицо маркиза дрогнуло, словно поверхность озера, растревоженная брошенным камнем.

— Я всегда считал, — с серьезностью, какой я за ним не помнила, произнес он, — что сотворившие это варварство получили по заслугам. А Арморетта лишилась одного из величайших труверов современности.

Кажется, он хотел сказать еще что-то, но промолчал, положив начало тягучей, как смола, паузе, которую сломал новый шаг Дарьена. И вопрос.

— Он умер?

— Умер? — опередил меня маркиз. — Нет, хвала Всеотцу, святой Интруне и мастерству лекарей, которые его выхаживали. После расправы Бернарт из Ведантона исчез. Признаюсь, я сам интересовался его судьбой, однако, Бернарта больше не видели и потому сочли мертвым. А несколько месяцев спустя появилась новость, что он уехал. И песня, знаменитый его «Плач по Арморетте». И с тех пор, вот уж шесть лет тишина. Ведь так, Алана?

За этим вопросом и последовавшим незамедлительно взглядом, скрывалось нечто мне непонятное. Не искал же маркиз моего… Понимания? Одобрения? Интруна святая, какая глупость!

— Да, ваше сиятельство, — кивнула я, на всякий случай натягивая маску сестры Юстинии.

Тень разочарования на красивом лице сменилась привычным скучающим выражением. Маркиз вскинул подбородок и, указав набалдашником трости на скомканный лист в руке Дарьена, небрежно спросил:

— Вижу венценосный кузен удостоил нас очередного послания? И ты, Дарьен, конечно же, собирался поделиться со мной новостями?

— Нечем делиться, — буркнул Дарьен, разбивая предшествующую его словам хрупкую, точно первый лед паузу. — Ничего не изменилось. Нам нужно быть в Шасселе ко дню Хлодиона.

И, кажется, мне все же начинает передаваться неясная тревога Дарьена.

— Ах, охота, — мечтательно улыбнулся маркиз. — Скажите Алана, вы когда-нибудь участвовали в королевской охоте?

Я замерла, словно заяц, угодивший в прочные силки.

— Нет, ваше сиятельство, — сказала осторожно.

И как бы ни любила я оказываться правой, сейчас, глядя в прищуренные, как у сытого кота, глаза маркиза, я всем сердцем надеялась, что ошибаюсь.

— Какое досадное упущение, — вкрадчиво улыбнулся он. — В таком случае, — шагнул ко мне, окутывая ароматами сандала и аниса, — вы непременно должны остаться. Не выдавайте меня тетушке, но двор подходит вам куда больше монастырской кельи.

Да чтоб вас корриган сожрала, ваше сиятельство!

Но внешне я все же смогла сдержаться. Не отступить. Не позволить гневу завладеть голосом.

— Это честь, ваше сиятельство, — склонила я голову, пряча взгляд. — Однако, мои обеты…

— Их ведь снимут, как только Эльга прибудет в Шассель.

— И здоровье…

— Помилуйте, разве я отпущу вас с ловчими, — улыбнулся маркиз.

— И положение, — я бросила на стол последнюю карту.

— Вы будете моей гостьей.

Услышав, как слева Дарьен шумно втянул носом воздух, я приготовилась к худшему, но он молчал, давая мне возможность ответить.

Никогда не знала, каково это — оказаться меж двух мужчин. И, Интруна свидетель, предпочла бы никогда не узнать. Право же, сейчас келья в Карнальской обители казалась мне меньшим из зол.

Но пути назад нет, дорога еще не окончена, а отказ вполне мог быть воспринят… Да кого я обманываю?! Отказ безродной жонглерки будет воспринят одним из знатнейших мужчин Арморетты как оскорбление. Особенно при свидетелях.

— Вы позволите мне… подумать, ваше сиятельство?

После я постараюсь найти приемлемый повод сказать нет. И объяснюсь с Дарьеном. Если, конечно, он захочет меня выслушать.

— До ужина, — милостиво согласился маркиз. — А пока думаете, закажите себе платье. Что-нибудь менее… Благочестивое. И о цене…

— Вы очень щедры, ваше сиятельство, — слишком поспешно и, кажется, почти зло перебила я, — но я предпочитаю сама оплачивать свои наряды. И прошу простить, но, мне пора вернуться к сестре Марии-Луизе.

Реверанс, чтобы сгладить резкость. Точнее два, святая Интруна дай мне сил, реверанса.

Протокол предписывал первым прощаться с герцогом, и я наконец-то повернулась к Дарьену.

— Ваша светлость.

— Не вздумайте, — сказал он, останавливая мое движение.

Подал руку, тем самым спасая от необходимости прощаться с маркизом, и, подстраиваясь под мой шаг, повел к двери. Дарьен был зол. Я чувствовала это так же ясно, как моряки чувствуют, ветер. И когда в коридоре мне все же удалось поймать его взгляд, я коснулась сжимающих белое дерево пальцев.

— Спасибо, — прошептала, пытаясь голосом выразить то, что не могла сейчас выдать словами.